Оказалось, он познакомился с ней через Роуз, которая приходила туда убираться. Каждую среду Арт поднимался в квартиру Ирэн на двадцатом этаже. Она укладывала его на диван, клала его голову себе на колени и расчесывала ему волосы, пока тот не засыпал. Он сказал, что если не появится у нее, она позвонит и спросит, где он. И когда у него случалось плохое настроение, она подбадривала его.
Большинство людей немного нервничают рядом со стариками, но Арту пожилые люди нравились. Он даже подарил Ирэн пару колечек, купленных у парня на углу Норт-Клинтон и Мейн. Роуз сказала, что он всегда помогал в доме престарелых, давал старикам все, что они хотели. Однажды он привел домой разносчицу, накормил ее и поселил прямо в своей квартире! Это была та самая дамочка, чью голову так и не нашли.
Одна из тех женщин, что живут на улице, по имени Дороти, приходила убирать нашу квартиру. Я платил ей три-четыре доллара в час просто за уборку квартиры. Я уходил на работу, Роуз уходила на работу, а Дороти оставалась там и убирала квартиру. Какое-то время все было хорошо. Потом она начала воровать деньги из прачечной, четвертаки. Внизу у нас стояла стиральная машина, мы стирали одежду и сушили ее там.
Однажды она пришла, вся грязная, и говорит, что, мол, спала здесь, у реки, под эстакадой, вот и испачкалась, а затем спрашивает:
– Можно мне принять ванну?
И я сказал:
– Хорошо, иди, прими ванну. – Я пошел, взял одеяло и говорю: – Вот. Накинь это на себя.
Она говорит:
– А ты что, нервничаешь?
– Нет, – говорю, – я спокоен.
Я взял одеяло и бросил его обратно в шкаф. Мы сидели, разговаривали. Потом у нас с ней завязался небольшой роман. Это продолжалось, может быть, около двух месяцев. И вот однажды я спустился, как обычно, к реке, тогда как раз начался клев. Я бывал там каждый день, ловил окуня и всякое разное, и вот однажды утром спускаюсь, а там Дороти.
Спрашивает:
– Ты куда?
Я говорю:
– Да вот, хочу перейти вон тот ручеек.
А там рукав и вроде как островок. Я пошел, взял велосипед, на котором приехал, и привязал его цепью к дереву. Кто-то разбил там небольшой лагерь и распилил цепной пилой дерево.
И вот мы сидим на земле, разговариваем, и я ей говорю:
– Ты должна перестать воровать деньги из дома. Я же плачу тебе четыре доллара в час, так? Если тебе не хватает, если хочешь больше, я пойду и приведу другую.
И она тогда говорит мне, что расскажет Роуз про наш с ней роман. И я так разозлился, понимаете? Схватил какую-то палку и стал ее бить. Она упала. И тут… В общем, я начал потеть… И то же самое опять… все такое яркое… никаких звуков… Я ее поднял, отнес за поваленное дерево и положил в высокую траву, недалеко от тропинки. Взял ее одежду, обувь и все остальное, положил рядом с ней и побыл там какое-то время… поверить не мог, что такое случилось…
А там, на островке, в тот день еще кто-то был, только мы не знали. Прошло, наверно, минут пять – десять, как я ее положил, и тут кто-то идет по тропинке. Совсем близко, может, метра четыре от меня. Но прошел мимо и ничего не заметил.
Как и в случае с Анной Мари Штеффен, об исчезновении бездомной бродяжки никто не сообщил.
Когда моя мама говорила об Арте, она упустила несколько подробностей. О чем-то она не знала; о чем-то знала, но притворялась, что не знает. У нее было такое доброе сердце, и она так сильно любила Арта, что многого просто не замечала. Но я видела его насквозь, и мне было страшно.