Убийца сновидений

«А ведь он прав, — сказал себе Голиков. — Ублюдок трижды прав. Он не прогадал даже в том, что взял с собой Ирку. Появись он один, ты бы еще взвешивал «за» и «против», а теперь, после всего этого дерьма с «призраками», тебе будет слишком больно возвращаться в тот дерьмовый городишко, слишком больно жить и слишком страшно доживать… Сколько тебе осталось? А ты вспомни Савелову в постели, вспомни все, что ты потерял, вспомни, как ты любил ее — монахиню и девственницу в одной жизни, шлюху и наркоманку в другой, — и сколько бы тебе ни осталось, этого будет слишком много, потому что ты по-прежнему ее любишь».

Фаза 1/8

Его молчание было истолковано как согласие. Барон направился к машине. Макс обернулся и обнаружил, что пес, о котором в последние несколько минут он совершенно забыл, позволил Савеловой почесывать себя за ушами и выглядел при этом вполне довольным жизнью. Еще один счастливчик с усеченной памятью. Макс хотел было предложить Ирине, чтобы та забрала бультерьера с собой, но на краю поджидавшей его неизвестности он ощущал такое ледяное одиночество, что иметь рядом даже старое больное животное казалось чуть ли не благословением. Вдобавок у него имелось подозрение, что, если он избавится от пса, то нарушит условия сделки («Тебе придется позаботиться о нем») и расплата не заставит себя ждать.

Монки достал из кармана плоскую бутылочку и сделал изрядный глоток. Скривился, рыгнул, посмотрел на некое устройство, прикрепленное ремешком к запястью, как обычные наручные часы, но Макс успел заметить, что циферблат заменяют пересекающиеся эллипсы, внутри которых извиваются золотые нитевидные линии на темном фоне. Сверившись со своей побрякушкой, «специалист по гипнотрафику» сказал:

— Ну что, приятель, нам пора.

В полном соответствии с гнилой человеческой природой Голикову вдруг отчаянно захотелось отмотать пленку назад и оказаться в своей норе, под защитой нарисованных звезд. В отношении Савеловой он ощущал мучительную недосказанность. Слишком тяжело было бы расстаться с ней, делая вид, будто они теперь чужие друг другу, что встреча на затерянном перекрестке ничего не значит и не причинила боли. Да и ради чего ломать комедию?

Проходя мимо, Ирина что-то сунула ему в руку. Он легко определил на ощупь знак принадлежности к чужому для него племени. Максу пришлось пересилить себя, чтобы не бросить эту штуковину. Она внушала ему отвращение, как скорпион или гадюка. Но такой же «анх» висел у Савеловой на шее. Больше не было ни черных, ни белых, ни своих, ни чужих, если Голиков вдруг успел позабыть об этом.

— На черта он мне?

— На крайний случай. Когда-то они были одним целым, — она дотронулась до своего «анха». — Возможно, между ними есть какая-то связь. Ты узнаешь, так ли это… когда будешь где-то очень далеко от меня.

Она тоже вольно или невольно подцепила его на еще один крючок — только этот вонзился прямо в сердце. Он положил «анх» во внутренний карман. Пусть останется хотя бы сувенир. На долгую память. Макс чувствовал себя рыбой, зачем-то еще трепыхавшейся на пересыхающем мелководье, хотя положение его было безнадежно. «Когда-то они были одним целым». Я надеялся, что это можно сказать и о нас, детка. Но связь между людьми, похоже, рвалась гораздо быстрее и проще, чем между дьявольскими игрушками Герцога. Если только люди тоже не были всего лишь его игрушками — возможно, сломанными и восстановленными на скорую руку только ради того, чтобы лабиринт снов не опустел.

И вот уродливая живая кукла по имени Монки уже ухмылялась новому клиенту, поблескивая маленькими поросячьими глазками, как будто радовалась предстоящему пути и предвкушала забаву. Макс в полной мере оценил выбор, сделанный совсем недавно. В свое оправдание он мог бы сказать, что выбирал вслепую, но это как-то не утешало. В результате он оставался в компании «специалиста по гипнотрафику», а Ирка уезжала с бароном Найссааром, потому что… да просто потому, что на самом деле выбора у него не было. Словно в подтверждение этого, свинцовая пелена стала стремительно заволакивать землю и небо, надвигаясь с той стороны, откуда прежде появилась машина барона. Занавес, стирающий декорации и видения. Конец спектакля.

Монки не то чтобы занервничал, но очевидно напрягся. В глазках мелькнула тревога. До Макса вдруг дошло, что угроза, на которую туманно намекал Найссаар, может представлять собой нечто поистине чудовищное, несопоставимое даже с кошмарами, из которых Герцог с маниакальной настойчивостью и гипнотической неотвратимостью создавал свою реальность. Недаром перед лицом этой угрозы прежние охотники чуть ли не просили у своих бывших жертв прощения за неудачные шутки — а как еще истолковать все то, что он услышал от Виктора и даже в большей степени от Савеловой?