Все шло примерно так же три или четыре месяца – игнор в столовой, угрозы во дворе, перешептывания за спиной. Меня достало, что мою койку обливают кофе, поэтому как-то вечером я не пошел на ужин и подождал в камере. Парень уже собирался выплеснуть кофе, когда заметил меня. Он стал белый как мел, когда я прыгнул к решетке и сказал ему, что он – покойник.
А меня еще называли психом!
Неделя шла за неделей, а я все не мог придумать, как добиться, чтобы в столовой меня не прогоняли. Там было сорок столов. Наркодилеры сидели отдельно, чернокожие – своей компанией, латиносы тоже. Когда я водил грузовики, то отказывался присоединяться к караванам и такое же отношение сохранил в тюрьме.
В основном я ел в одиночестве. Когда садился за чей-нибудь стол, кто-то из парней обязательно вставал и уходил. Наверное, считал себя лучше меня, потому что торговал наркотой или воровал, а я убивал женщин. Я махал ему рукой и говорил «пока». Зрительного контакта я обычно избегал.
Один сосед спросил меня:
– Сколько девок ты убил?
Я сказал, что восемь. Он ответил:
– Я только одну.
–
Конечно, популярности мне это не прибавило.
Другой парень сказал:
– Не хочу, чтобы ты сидел рядом со мной.
Я спросил:
– Ты же христианин, да? Как насчет прощения?
Он пробурчал:
– В чем твоя проблема?
– Никакой проблемы, чувак, – ответил я. – Я прощаю тебя за то, что ты сердишься, что я сижу с тобой.
Он так и закипел, а потом воскликнул:
– Да, я христианин. Но ты – убийца! Иисус никогда не прощает таких, как ты.
Я сказал:
– Ты тюремный христианин или настоящий? Если настоящий, почему бы тебе не перечитать Библию?
Я выставил его лицемером, и он пересел за другой стол.
Если же мне удавалось поболтать с кем-нибудь в столовой, то от их историй у меня начиналась изжога. Они все говорили одно и то же. «Со мной обошлись несправедливо», «Стрелял не я», «Это был не мет, а аспирин», «Копы подбросили мне дурь», «Пистолет был не мой». Две тысячи человек, и все в тюрьме ни за что.
3
В обороне
Я знал, что рано или поздно мне придется защищаться в реальной драке, и это случилось в апреле 1996-го, два месяца спустя после прибытия. Я наблюдал за игрой в волейбол во дворе, когда один парень заехал мне кулаком в нос. Я не упал, только немного согнулся. Это был еще один патлатый урод, и он сразу сбежал. Около двадцати человек видели, что произошло. Но когда я выпрямился, они все отвернулись.
Я посидел на скамье и подождал, пока перестанет идти кровь. Кто-то спросил, кто меня ударил, но я ответил «не твое дело». Я подождал у ворот, через которые все проходили по пути со двора, и когда тот патлатый оказался рядом, я заехал ему в левый глаз – он аж подлетел в воздух. Потом я толкнул его всем телом. Прежде чем я с ним разделался, охранник оттащил меня, надел наручники и увел в камеру.
Следующие три недели я провел в карцере 105 в дисциплинарном блоке. Мне там понравилось. Мы сидели под замком двадцать три часа в день, но по крайней мере, нам позволяли читать. Ни на что не отвлекаясь, я мог прочесть за день целую книгу. Завтрак разносили на подносах прямо по камерам – куда лучше, чем тащиться в столовую и искать, куда приткнуть свою задницу.
От овощей, которыми там кормили, у меня началось вздутие живота, поэтому я ел только завтрак. Это была тихая, спокойная жизнь – никто меня не дергал, никто не приставал. Каждый день мы принимали душ. По пути в душевую я слышал, как другие кричат мне вслед – я, мол, кусок дерьма и они хорошенько меня оттрахают, когда поймают во дворе. Конечно, все это были пустые разговоры.
Когда я вернулся, ситуация уже подуспокоилась. Я доказал, что могу постоять за себя. Знакомый сказал, что когда я набросился на того хиппи, остальные разбежались в разные стороны. Они знали, что терять мне нечего и я запросто могу убить кого-нибудь еще.
С тех пор никто не бросал мне вызов напрямую. Но слухи продолжали распускать. Я получил работу на кухне – подкладывал еду в судки, чтобы очередь двигалась. Я был там одним из лучших – работал за двоих. Но кто-то пустил слух, что я собираюсь подсыпать в пищу отраву. С тех пор к работе на кухне меня не допускали. Очень жаль. Мне там нравилось.
Через какое-то время у меня появился собственный телевизор и радио. Это означало, что мне не надо ходить в комнату отдыха, чтобы посмотреть большой телевизор, рискуя тем, что какой-нибудь урод набросится на меня в попытке прославиться. Я выполнял работу, на которую меня назначали, принимал душ, а остаток дня проводил в своей камере.