— Мисс Стефани Вон и ее костюмерша. На протяжении вечера к мисс Вон заходили другие члены труппы. Я сам посетил мисс Вон перед первым актом. Тогда средство еще не было разлито. Я столкнулся там с покойным, находившимся под воздействием спиртного.
— Соблаговолите рассказать присяжным о расследовании, проведенном вами сразу после трагедии.
Рассказ Аллейна занял не мало времени.
— Вы обыскали сцену. Нашли ли вы что-либо, пролившее свет на дело?
— Я нашел пару перчаток в сумке, использовавшейся на сцене. В нижнем ящике стола я обнаружил муляжи патронов.
— Что вы можете сказать об этих перчатках?
— На одной было белое пятно, анализ которого выявил его идентичность с пятнами на патронах.
Это заявление взволновало зрителей. Показания Аллейна продолжились. Он описывал свои беседы с актерами, которые с тех пор успели подписать свои тогдашние показания. Это стало новостью для Найджела, которого интересовала их реакция на его деятельность. Аллейн почти ничего не сказал о дальнейших действиях полиции, и коронер, позволявший ему самому решать, что говорить, что нет, не настаивал.
Следующим вызвали Феликса Гарденера. Тот, при всей бледности, давал показания вполне четко. Он признал, что револьвер принадлежал его брату, и добавил, что отдал реквизитору всю обойму, шесть патронов, превращенных тем в муляжи.
— Вы были в гримерной мисс Вон перед несчастьем?
— Да, вместе с главным инспектором уголовной полиции Аллейном, навестившим меня с другом перед первым актом. После первого акта я туда не возвращался.
— Вы заметили на туалетном столике опрокинутый пузырек с белым косметическим средством?
— Нет, сэр.
— Мистер Гарденер, опишите, как вы произвели выстрел из револьвера.
Гарденер, сильно побледнев, воспроизвел сцену дрожащим голосом.
— Вы сразу поняли, что произошло?
— Пожалуй, не сразу, — ответил Гарденер. — Меня ошеломила отдача. Кажется, у меня промелькнула мысль, что в барабан попал холостой патрон.
— Вы продолжили исполнять свою роль?
— Да, — тихо ответил Гарденер, — автоматически… Потом до меня стало доходить… Но мы все равно продолжали.
— Мы?
Гарденер помялся.
— В этой сцене участвовала также мисс Вон.
Была предъявлена, к безграничному удовольствию зрителей, пара серых замшевых перчаток.
— Это ваши?
— Нет, — ответил Гарденер со смесью удивления и облегчения.
— Вы видели их раньше?
— Не припомню.
Затем Гарденер опознал анонимное письмо и рассказал, как его доставили и при чем тут «больная нога».
— Вы узнали того, кто отдавил вам ногу?
Гарденер нерешительно покосился на Аллейна.
— У меня было смутное ощущение, кто это, но потом я решил, что оно слишком нечеткое.
— Кто же это был, по вашему ощущению?
— Я обязан на это отвечать? — Он опять взглянул на Аллейна.
— Вы говорили о своем ощущении главному инспектору Аллейну?
— Да, но с оговоркой, что оно ненадежное.
— Чье имя вы назвали?
— Ничье. Инспектор Аллейн спросил, не почувствовал ли я некий запах. Я ответил утвердительно.
— Запах духов?
— Да.
— С кем он у вас ассоциировался?
— С мистером Джейкобом Сейнтом.
Филипс Филипс возмущенно вскочил. Успокоив его, коронер повернулся к Гарденеру.
— Благодарю вас, мистер Гарденер.
Настала очередь Стефани Вон. Она вела себя собранно и достойно, отвечала четко. Она подтвердила все сказанное Аллейном о белилах и сказала, что пузырек опрокинул после ухода всех остальных Сюрбонадье. Его смерть она считала самоубийством. Присяжные были исполнены сочувствия — и сомнения.
За мисс Вон проследовал весь актерский состав. Беркли Крамер убедительно сыграл убитого горем джентльмена старой школы. Джанет Эмерелд исполнила сильный актерский номер под названием «Извержение горячих чувств». В ответ на вопрос, чем объясняется вопиющее расхождение между ее показаниями, с одной стороны, и сказанным мисс Макс и режиссером — с другой, она беззастенчиво разрыдалась и заявила, что сердце ее разбито. Коронер взирал на нее холодно и назвал ее неудовлетворительной свидетельницей. Мисс Димер была, напротив, по-юношески искренней и говорила с трогательным придыханием. Ее показания категорически не относились к делу. Зато режиссер и мисс Макс проявили прямоту и благоразумие. Реквизитор выглядел и вел себя как настоящий убийца и вызвал у всех угрюмые подозрения. Трикси Бидл завела песню: «Я невинная девушка», но явно была напугана и заслужила мягкое обращение.
— Вы говорите, что хорошо знали покойного. Означает ли это очень близкие отношения?
— Полагаю, можно назвать это и так, — ответила бедняжка Трикси.
Ее отец был рассеян, уважителен и вызывал жалость. Говард Мелвилл был честен, откровенен и бесполезен. Старик Блэр давал показания с упрямым видом. Его попросили перечислить имена людей, входивших в театр через служебный вход, что он и сделал, назвав также инспектора Аллейна, Батгейта и Джейкоба Сейнта. Были ли на ком-нибудь из них те самые серые перчатки?
— Были, — подтвердил старый Блэр скучным тоном.
— На ком же?
— На мистере Сейнте.
— Мистер Джейкоб Сейнт? Вы уверены?
— Да, — сказал Блэр и ушел.