— Отличается от старухи Танси. Причем сильно и в лучшую сторону. — Он кивнул на стену: — Адам там?
— Да.
— Ладно, я пошел.
— Хорошо.
Он вышел, оставив после себя легкий запах алкоголя.
После его ухода мисс Гамильтон долго молчала. Затем, вздохнув, посмотрела на Мартину:
— Ну что ж, давайте начнем.
Мартина переживала, что совершенно не представляет, каков круг ее обязанностей. Должна ли, например, костюмерша раздевать примадонну? Должна ли она становиться на колени у ее ног, чтобы снять чулки? Должна ли расстегивать на одежде крючки и пуговицы? Или ей следует стоять рядом и ждать указаний? Мисс Гамильтон быстро разрешила проблему. Она сняла платье, кинула его Мартине и подставила плечи, чтобы та помогла надеть халат. Все это время из соседней гримерной доносились мужские голоса.
В дверь постучали. На пороге стоял костюмер Боб Крингл с цветочной коробкой в руках.
Подмигнув Мартине, он произнес: «Поклон от мистера Пула», — и удалился.
Мисс Гамильтон, которая к этому времени намазала лицо тонким слоем желтого крема, попросила Мартину открыть коробку и, увидев три великолепные свежие орхидеи на подстилке из мягкого темно-зеленого мха, пропела:
— Дорогой!
За стеной немедленно отозвался бархатный баритон:
— Привет. Ну как они тебе?
— Спасибо, милый. Они превосходные.
— Я очень рад.
Следующие полчаса для Мартины прошли успешно. Во всяком случае, без серьезных промахов. А мисс Гамильтон принимала визитеров, которые следовали один за другим. И всегда повторялось одно и то же. После короткого стука дверь приоткрывалась, в щель просовывалась голова. После чего следовало приглашение войти.
Первой была мисс Габриэла Гейнсфорд, молодая, довольно напористая особа, пребывающая в состоянии чрезвычайного волнения.
— Ну что, дорогая? — спросила мисс Гамильтон, бросив на нее взгляд в зеркало.
Мисс Гейнсфорд замялась.
— Не знаю, что и сказать. Стараюсь выполнять все указания. Сдерживаюсь изо всех сил, хотя внутри все клокочет.
— Правильно, вам следует держать себя под контролем. Ведь пьеса Джона хорошая. Вы согласны?
— Наверное.
— Не наверное, а именно так. И вы, Габи, в этой роли будете иметь большой успех. Повторяйте себе это. Вы меня поняли?
— Хотелось бы верить. — Мисс Гейнсфорд стиснула пальцы. — Но трудно, понимаете, когда Джон… ну, доктор Разерфорд… так откровенно высказывается, что я не гожусь на эту роль, а остальные твердят, что все замечательно. Кошмар какой-то, честное слово.
— Габи, что за вздор. Джон только кажется строгим…
— Кажется?
— Да, он порой бывает резок, неприветлив, но придет время, дорогая, и вы будете вознаграждены. Мы все в вас верим. — Последнюю фразу мисс Гамильтон произнесла с подчеркнутой серьезностью.
— Вы… вы… — голос мисс Гейнсфорд дрожал, — такая добрая. И дядя Бен тоже. Вы оба…
— Дорогая, вы подаете большие надежды и скоро…
— Вы действительно так думаете?
— Да. Мы все так думаем. — Мисс Гамильтон снова повернулась к зеркалу.
— Адам так не думает, — почти выкрикнула Габи Гейнсфорд, направляясь к двери.
Мисс Гамильтон приложила палец к губам и кивнула в сторону соседней гримерной.
— Зачем так громко? И зачем его сердить? — Она помолчала. — Джон здесь?
— Да, на сцене. Мне показалось, что он собирается с вами поговорить.
— Что ж, я не против.
— Я пойду, тетя Элла, — произнесла Габи с несчастным видом и вышла.
— О Боже. — Мисс Гамильтон вздохнула и, поймав взгляд Мартины в зеркале, удрученно пожала плечами. — Если бы только… — Она махнула рукой. — Не важно.
Из коридора послышался громкий топот, за ним последовал резкий стук в дверь, и сразу же в гримерную вошел грузный пожилой мужчина с сердитым лицом с красными прожилками. Под поношенным бобриковым пальто были видны свитер и кожаный жилет. На шее болталось кашне.
— Доброе утро, дорогой Джон, — произнесла мисс Гамильтон с наигранной веселостью, протягивая руку.
Доктор Разерфорд впечатал в нее смачный поцелуй и вперил свои ярко-синие, слегка навыкате, глаза в Мартину.
— А это кто тут у нас?
— Моя новая костюмерша, — проговорила мисс Гамильтон. — Мартина, познакомьтесь, это доктор Разерфорд.
— О, подкрепите меня вином…[†††]
— начал доктор загадочную фразу и, не закончив, повернулся к примадонне. — Я видел, как от вас вышла эта дурочка Гейнсфорд. Что, опять плакала в жилетку?— Джон, что вы ей сказали?
— Я? Ничего. Поверьте, ничего из того, что мог бы сказать и, прошу заметить, должен был. Я всего лишь попросил, ради моего душевного равновесия, чтобы она играла центральную сцену без идиотской жеманной улыбочки на своем пухлом и неприлично круглом личике.
— Вы ее жутко напугали.
— Это она меня пугает. И хотя она ваша племянница…
— Она не моя племянница, а Бена.
— Да пусть она будет племянницей хоть папы римского, все равно дурой была, дурой и останется. А я написал эту роль для умной актрисы, которая бы могла играть на равных с Адамом. А кого вы мне подсунули? Дебильную любительницу, хуже которой не сыщешь на всем белом свете.
— Она очень симпатичная.