Убийца внутри меня

Они… Я увидел Эми в тот день, когда она окончила среднюю школу, — той весной ей исполнилось шестнадцать, — в таком белом платье с кружевами и низких туфельках: она стояла очень напряженно, плотно прижав руки к телу.

Я посмотрел, как она сидит на ступеньках крыльца и против воли хохочет… Эми вечно смеялась как-то натужно… потому что эта их старая собака пытается лизнуть ее в ухо.

Я увидел, как она вся нарядилась, но ей вроде бы страшно — она в тот день уезжала поступать в пединститут. Я увидел ее в тот день, когда она окончила двухгодичные курсы, — она стояла очень прямо, рука на спинке стула, и старалась выглядеть старше своих лет.

Я увидел ее… а ведь сам многие снимки делал; будто вчера… увидел, как она работает в саду в старых джинсах; идет домой из церкви и хмурится — смастерила себе шляпку, а та ей не к лицу; выходит из бакалейной лавки, держа обеими руками большой пакет; сидит на качелях на веранде, в руке яблоко, а на коленях книга.

Я увидел, как на ней очень высоко задралось платье, — она только слезла с забора, и тут я ее щелкнул, — она согнулась, старается прикрыться и орет на меня: «Только попробуй, Лу! Только посмей, слышишь?..» Очень она разозлилась на меня за то, что я сделал этот снимок, но все равно его сберегла.

Я увидел ее…

Я пытался вспомнить, сколько там фотографий, — прикидывал, надолго ли еще хватит. Мне казалось, они очень спешили, чтобы успеть показать мне все. Такое чувство, будто просто гнали вперед. Только я начну получать от картинки удовольствие — вспоминать, как делал снимок и сколько лет тогда было Эми, — как они ее гасят, и вспыхивает следующая.

Нельзя так с людьми поступать, вот чего. Знаете, как будто на Эми и смотреть-то не стоит; как будто они увидели кого получше. У меня ни предвзятости нет, ничего, но девушку симпатичнее Эми Стэнтон и фигуристее найдешь, когда рак на горе свистнет.

Мало того что они пренебрегали Эми — так спешить с картинками вообще было глупо. В конце концов, весь смысл этого спектакля в том, чтоб я раскололся, а как они меня расколют, если я не успеваю даже хорошенько на нее посмотреть?

Раскалываться я, конечно, не собирался; при виде Эми я внутри становился лучше и сильнее. Но они-то не знали, и это их не извиняет. Они совсем не напрягались. Работа у них — не бей лежачего, а они слишком глупы и ленивы даже для нее.

Ну, в общем…

Картинки начали показывать где-то в полдевятого — хватило бы до часу-двух ночи. Но вот надо было им так спешить — они дошли до последней где-то около одиннадцати.

Этот снимок я сделал меньше трех недель назад, и его-то как раз они оставили светиться надолго — не то чтобы совсем надолго, но я успел рассмотреть хорошенько. Мы с ней в тот вечер приготовили себе кое-какой еды и взяли с собой в парк имени Сэма Хьюстона.[17] И я сфотографировал Эми, когда она садилась в машину. Она смотрела на меня через плечо, распахнув глаза и улыбаясь, но как-то нетерпеливо. И говорила:

— Ты не можешь побыстрее, миленький?

Побыстрее?

— Ну да, солнышко. Я, конечно, очень постараюсь.

— Когда же, Лу? Когда я тебя увижу, миленький?

— Послушай, солнышко… Я… я…

Тут я чуть было даже не обрадовался, когда опять зажгли свет. Врать Эми у меня никогда особо не получалось.

Я встал и принялся ходить взад-вперед по палате. Подошел к той стене, на которой мне показывали картинки, и потер кулаками глаза, а потом несколько раз погладил стену и немного подергал себя за волосы.

Мне казалось, я неплохо все разыграл. С них как раз довольно, чтобы поверили, будто мне не по себе, но недостаточно, чтобы на комиссии моему спектаклю могли что-нибудь приписать.

Наутро медсестре и санитарам снова почти нечего было сказать — то есть не больше обычного. Хотя мне показалось, что они вели себя чуть иначе — как-то настороженно. Поэтому я много хмурился и пялился в пол, а завтрак не доел.

К обеду и ужину тоже почти не притронулся — это было нетрудно, хотя есть хотелось. Да и все остальное делал для показухи, что был в силах, — не слишком нажимал, не слишком недоигрывал. Но слишком напрягся. Когда вечером меня проверяла сестра, надо вот было мне подойти и спросить… И это все испортило.

— А сегодня картинки будут показывать? — спросил я и буквально тут же понял, что не стоило.

— Какие картинки? Ничего не знаю ни про какие картинки.

— Портреты моей девушки. Сами же знаете. Будут показывать, мэм?

Она покачала головой, а глаза у нее сверкнули как-то подло.

— Увидите. Поживете — увидите, мистер.

— Ну так скажите им, чтоб не так быстро показывали, — сказал я. — Когда они спешат, мне ее толком не удается разглядеть. Только гляну, а ее уж нет.

Сестра нахмурилась. Покачала головой, воззрившись на меня так, будто ушам своим не поверила. И несколько попятилась от кровати.

— Вы… — Она сглотнула. — Вам хочется смотреть на эти фотографии?

— Ну… э-э… я…