Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Я еще поговорю об этих ожесточенных погонях и о тех размышлениях, на которые они наводят.

Глава 3 О доносчиках

В предпоследней главе, говоря о дамах, которые приходили ко мне просить места при полиции, я уже рассказывал, что неизменно всем им отвечал, что сыскная полиция не нуждается в тайных агентах.

Тайный агент, прежде всего, не может существовать теми указаниями, которые он доставляет, так как решительно немыслимо, чтобы человек, живущий нормальной жизнью, имел возможность раз в неделю доставить полезное указание.

Другое дело — тайная политическая полиция.

Там вовсе не требуется большой точности и подробностей, тем более что контроль почти невозможен. Так, например, салонная беседа и отзывы какого-нибудь чиновника о президенте республики могут дать материал для интересного рапорта, который будет принят и одобрен.

В уголовной полиции, наоборот, требуются простые, ясные и, безусловно, правдивые указания, так как они тотчас же будут проверены. Если доносчик приходит и говорит: господин Y. убит господином З., то необходимо, чтобы Y. действительно был убит, а 3. находился в таких условиях, при которых он мог сделаться убийцей.

Итак, доносчик сам должен жить и вращаться в той среде, о которой намерен давать показания.

Такова древнейшая традиция.

Видок, первый организатор сыскной полиции, пользовался услугами бывших каторжников.

На практике же, в современной жизни, доносчик не может долго существовать своим ремеслом. После третьего или четвертого доноса он будет замечен в том кругу, в котором живет.

Вот почему для полиции единственные полезные указатели — это случайные доносчики, которые, вращаясь в притонах, посещаемых ворами и мошенниками, могут случайно узнать о задуманном предприятии и прийти рассказать начальнику сыскной полиции то, что слышали.

Но когда эти случайные пособники полиции входят во вкус премий, которые им даются, то товарищи очень скоро подрезают им крылья, если только они не делаются их сообщниками во всех преступлениях.

Читатель уже знает, как я относился вообще к субъектам, являвшимся сообщать мне о преступлениях, в которых сами были замешаны. Как уже известно, я арестовал Катюсса именно потому, что у него явилась злополучная мысль донести на своих сообщников. Таково было мое неизменное правило.

Кто бы ни пришел сообщать мне о краже или преступлении, я, прежде всего, старался выяснить, насколько он сам непричастен к этому делу, и если оказывалось, что он также замешан, то как бы важны и ценны ни были его указания, я без церемонии задерживал доносчика.

Это самый лучший способ действовать с доносчиками, иначе они очень скоро становятся подстрекателями.

Человек, получивший три или четыре раза по 5 франков за доносы, в конце концов подвергается жесткому обращению со стороны полицейских агентов.

Почему в этих случаях закон не дает специальных инструкций? Можно было бы уяснить раз и навсегда, в какой мере субъект, доставляющий полезный обществу донос, имеет право на смягчающие вину обстоятельства.

Это было бы очень просто, вполне справедливо, и вопрос о доносчиках потерял бы свою двусмысленность, а полиция и правосудие выиграли бы от такой честной и прямой постановки дела.

Впрочем, и в тайной политической полиции доносчики представляют такое же зло, как и в общеуголовной.

Политический агент очень легко может сделаться агентом-подстрекателем, тем более что обеспечен безнаказанностью и имеет шансы долгое время морочить полицию, входить во вкус этих получек; с другой стороны, агенты подзадоривают его:

— Ну, что ж твоя кража? Когда она будет?

Тогда доносчик отправляется к монмартрскому Анатолю или Биби, уже забывшим о краже, которую предполагали совершить, и, быть может, даже подумывавшим бросить опасное ремесло.

Но он их подстрекает, подталкивает…

Понятно, агенты, по указанию доносчика, ловят воров почти на месте преступления, а тот получает 50 франков награды. В сущности, это чудовищно, уже не говоря о том, что полиция, позволяя злоумышленнику купить безнаказанность доносом, попирает святость закона.

Вот почему вопрос о доносчиках — один из наиболее щекотливых в современной полиции. С одной стороны, возмутительно, что сообщник или защитник преступления может остаться безнаказанным единственно потому, что он продал своих товарищей. С другой стороны, очевидно, что бывают случаи, — как, например, в краже отравленных кроликов, наделавшей недавно столько шума в Париже, или по поводу анархистских бомб, — когда донос может оказать огромную услугу обществу, или, говоря по справедливости, если честно относиться к делу, то обязанности людей, служащих в политической полиции, гораздо труднее, чем наших агентов.

Это мое заявление имеет тем больше значения, что я никогда не занимался политическими делами, ограничиваясь лишь общеуголовными.