Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

С точки зрения психологической это дает материал для очень интересных наблюдений. Далеко не всегда лакомство или соблазн удовлетворения какой-нибудь прихоти раскрывают уста преступника, который отлично знает, что сознанием он лишает себя последнего слабого шанса избежать наказания. Нет, чаще всего другое чувство подталкивает его говорить. Это какая-то смутная, трудно поддающаяся определению потребность откровенности, какая-то струнка честности, которая в известный момент может шевельнуться в душе самого отъявленного негодяя.

Несчастный, в продолжение нескольких недель просидевший в одиночной камере Мазаса и не видевший никого, кроме величественного, но сурового следователя или, время от времени, начальника сыскной полиции, который так же, для поддержания своего авторитета, должен держаться с подобающей серьезностью, чувствует невыразимое облегчение, когда может пообедать за одним столом с веселым малым, так же как и он, говорящим на жаргоне, отвечающим на его мысли одобрительными шутками — «Эх, брат, не ты первый, не ты последний» — и дающим ему понять, что он совсем не чудовище!

Нужды нет, что завтра он будет проклинать этого агента. Нужды нет, что он знает, что его собеседник и в эту минуту продолжает с ним свое ремесло — агента, все это он знает, но это ему безразлично. Потребность поговорить откровенно, по душам, уже слишком сильно овладела им, ему нужно налить в другую дружественную душу все, что накипело на сердце. Уж слишком долго тянулись эти дни и ночи молчания в стенах Мазаса! Наконец-то он видит перед собой живое существо, которое, по-видимому, разделяет его чувства и мысли. До всего остального ему нет дела.

И несчастный беззаветно отдается своему порыву, повинуясь влечению, которое сильнее его воли, зная отлично, чего ему будет стоить этот момент откровенности.

Однажды я видел убийцу, доведенного таким образом до признания, стоившего ему впоследствии головы. Он это знал и говорил агенту, сидящему с ним:

— Ну, если тебе нужна моя голова, так на, бери ее! — бедняга бессознательно пародировал Шонара из «Лионского курьера».

Из описания истории патенской шайки, над которой, кстати сказать, я сам работал в нашей лаборатории, читатель увидит, что признание всегда извлекается благодаря доброму чувству, сохранившемуся в душе бандита и есть не более как результат моральной экзальтации, легко овладевающей всеми теми, которые страдали от долгого одиночного заключения.

Когда я приехал в сыскное, все семнадцать участников шайки были уже здесь, разговаривая с агентами, куря папиросы и допивая выданное им вино, но от них еще ничего не удалось добиться. Наши свидания оставались в прежнем положении. Эти люди, без сомнения, совершали более сотни вооруженных грабежей, а мы имели по-прежнему положительные улики только относительно шести или семи.

Вот тогда-то я и принялся за главаря шайки, некоего Фумиго. Это был человек, обладавший замечательной энергией. До сих пор он держался тверже всех, и ни судебный следователь, ни мои агенты, начавшие работу в мое отсутствие, не могли заставить его проговориться. Впрочем, у Фумиго была одна слабость, о которой я случайно узнал и которой намеревался воспользоваться.

Фумиго любил с какой-то робкой страстью, как, может быть, умеют любить только одни бандиты, свою любовницу, одну проститутку, даже не особенно красивую, но вполне отвечавшую на его любовь.

Это несчастное существо действительно было слепо и беззаветно ему предано. Незаконная дочь какой-нибудь проститутки и вора, она никогда не знала семьи и выросла на улицах Парижа, точно ядовитый грибок на асфальте мостовых. Сначала она продавала букетики и скоро стала продаваться сама.

Фумиго был сутенером, и она гордилась, что имеет другом сердца такого сильного и смелого человека, наводившего страх на все население Билета и Пантена. Он не боялся, когда на него поднималось до двадцати ножей, и все товарищи единодушно признали его своим атаманом, как наиболее храброго и сильного.

Союз этих двух существ был оригинальным явлением, и я невольно заинтересовался их страстью, не лишенной даже нежности.

В сущности, сообщничество этой женщины не могло быть велико. Конечно, она принимала в подарок от своего возлюбленного краденые вещи, отлично зная, что он не покупал их в Пале-Рояль или на улице Де-ла-Пэ.

Потом она прятала своего друга, когда агенты его разыскивали, но все это не составляло большого преступления. Ответственность ее была такого рода, что ее можно было заключить в Сен-Лазар, если это казалось нужным следственной власти, но, вместе с тем, ее так же смело можно было выпустить на свободу, не причиняя ни малейшего ущерба правосудию.

Фумиго был сильно огорчен, что его возлюбленная находится в тюрьме. Во время кратких очных ставок, которые им разрешались, слезы этой женщины, видимо, производили на него глубокое впечатление, и после того он впадал в состояние сильнейшего нервного возбуждения.

По приезде в сыскное отделение, я велел позвать Фумиго и привести его возлюбленную.