Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Однако ему удалось расследовать, что никто из обвиняемых не был в Руане, к тому же все они единогласно утверждали, что драгоценности, которые они старались сбыть, были переданы им графом де Линска, интимным другом Морисеты Куроно. Существование этого Линска не было мифом, потому что он жил вместе со своей возлюбленной в меблированных комнатах на улице Ришелье, — лагерь всей шайки, — но потом вдруг исчез бесследно, и его нигде не могли найти.

Кстати сказать, на это были весьма веские причины. Линска находился в это время в Мазасе под именем Прадо, и никому из почтенной компании не пришло на ум идти искать его там.

Вполне возможно, что провинциальному судебному следователю никогда не удалось бы разобраться во всей этой путанице, если бы в маренской тюрьме не случился новый, неожиданный инцидент.

Евгения Форестье и Морисета Куроно обе были любовницами графа Линска, но далеко не отличались пассивностью восточных женщин, которые так спокойно мирятся с полигамией.

Евгения Форестье, происходившая из хорошей фамилии, когда-то была замужем, однако, увлекшись авантюристом, именовавшим себя графом Линска, бросила мужа и последовала за ним, но он кинул ее в проституцию.

Морисета Куроно, хорошенькая брюнетка, тоненькая, изящная, с идеальной головкой и девственно-стройной фигурой, была дочь одной кружевницы в Бордо. Тот же Линска соблазнил ее и увез. Она имела от него ребенка.

Добродушный маренский следователь никак не мог себе уяснить, каким образом этот Линска, — личность, казавшаяся ему легендарной, — вовлек одновременно двух своих любовниц в одно и то же преступление — сбыт краденых вещей.

Обе любовницы Прадо, как водится между женщинами, часто ссорились и потом мирились. В то время они обе находили, что их временное заключение длится уже слишком долго и что Линска, который одним словом мог их освободить (они так воображали!), поступает не по-джентльменски, скрывая свою личность и свою роль в руанском воровстве.

Однажды Морисета Куроно в порыве откровенности сказала своей сопернице:

— Все-таки очень грустно иметь ребенка от такого негодяя!

— Еще бы! — не сдержалась Евгения Форестье, в которой вспыхнула бешеная ревность при напоминании о ребенке, которым гордилась соперница. — Конечно, для вашего ребенка очень грустно иметь отцом — убийцу!

— Что вы сказали? — воскликнула Морисета. — Убийцу?

— Не спрашивайте меня… Я ничего больше не скажу…

Однако к ней пристали с вопросами. Вызвали даже директора тюрьмы, который стал настаивать, чтобы Евгения Форестье объяснила свой намек. Тогда она объявила, что дала клятву на могиле матери не открывать никому страшной тайны.

— Нужно, — добила она, — чтобы я была освобождена от клятвы.

Тогда пригласили протестантского пастора. Евгения Форестье была реформатского вероисповедания.

Была спрошена также старшая сестра милосердия.

Протестантский пастор и католическая монахиня составили нечто вроде трибунала совести, в котором принимал участие также директор тюрьмы. И на этом совете было решено, что Евгения Форестье должна говорить, что клятва ее недействительна и что она примет на себя еще большую нравственную ответственность, если будет молчать. Тогда Евгения Форестье попросила пригласить судебного следователя.

Я не знаю ничего более драматичного, чем эти разоблачения ревнивой любовницы, которая из жажды мести осуждает на смерть своего любовника. Эта Евгения Форестье оставила далеко позади слабую и нерешительную госпожу С., любовницу Пранцини. Госпожа С. была только несчастная, запуганная женщина, слабые струнки которой сумел затронуть судебный следователь. Евгения Форестье была женщина страсти, горячая и мстительная.

Она начала свой рассказ с того, как познакомилась с Прадо и увлеклась его изящной наружностью и нежностью взгляда… — взгляда алчущего авантюриста, как у Працини. Далее она рассказала следующее: