Убить Ангела

Помимо этого, абсолютный ноль. Ни его отпечатков, ни ДНК не оказалось ни в одной полицейской базе данных. Никто не опознал в нем родственника, и не существовало никаких сведений о том, была ли у него когда-нибудь работа и проходил ли он военную службу. В суде Немец не открывал рта и не снизошел до того, чтобы признать или отвергнуть вменяемые ему обвинения в преступлениях, варьировавшихся от многочисленных похищений до предумышленных убийств. Все попытки разобраться в его биографии натыкались на неприступную стену из вымышленных личностей и имен, под которыми он, похоже, действовал с незапамятных времен.

Немец был загадкой.

Конвойные из выездной оперативной группы тюремной полиции усадили его на пластиковый стул рядом с одними из ворот и очень бережно пристегнули к стойке: Немца боялись не только заключенные. После третьей потасовки, закончившейся необратимыми повреждениями для нападавших – сам он никогда драк не затевал, – его перевели в одиночную камеру, где он и остался, что, очевидно, нисколько его не тяготило. Те, кому довелось ненадолго стать сокамерниками Немца, рассказывали, что жить с ним – все равно что с призраком, чей взгляд вонзается тебе в затылок, стоит отвернуться.

Только после того, как оперативники удалились на противоположную половину поля и выстроились в оборонительную шеренгу, в ворота тюрьмы вошла группа агентов в штатском, среди которых шагал Данте, которому явно было не по себе.

– Вы узнали что-нибудь новое о том, кто он такой? – вполголоса спросил он у идущего с ним рядом круглолицего молодого полицейского.

– Ничего. Эта скотина остается такой же тайной, как и в день ареста. Вероятно, вы знаете его лучше всех.

– Я встречал его всего три раза в жизни, – сказал Данте. Не считая ночных кошмаров.

Под неотступным взглядом Немца он медленно подошел к незанятому стулу, рухнул на сиденье и на несколько секунд уронил голову на колени.

– Вы в порядке, господин Торре? – спросил тот же агент.

– Да-да. Пожалуйста, делайте, как мы договорились.

– Вы уверены?

Данте, не разгибаясь, показал на Немца:

– Если бы он хотел оторвать мне голову, он бы уже это сделал. Давайте.

– У вас тридцать минут, господин Торре. – По знаку щекастого полицейского оперативники отступили на край поля и исчезли в темноте.

Данте перевел дух. Он уже сильно жалел, что не захотел принимать бензодиазепины перед встречей. Боже святый, он в тюрьме, а перед ним – страшилище, отравившее его детство и бóльшую часть зрелой жизни.

– Большего уединения я тебе обеспечить не могу, – сказал он Немцу. – Возможно, нас снимает спутник-шпион или записывает направленный микрофон, но уверяю тебя: что бы ты ни сказал, я никому этого не передам.

Губы Немца растянулись в узкой, как щель, улыбке.

– Даже своей подружке из полиции? – спросил он спокойным, как и все его повадки, голосом.

Немец заговаривал не впервые, но это случалось так редко, что охранники на дальнем конце поля принялись подталкивать друг друга локтями, хотя и не могли разобрать слов.

– Если я пообещаю ей не рассказывать, ты скажешь мне, кто я такой?

– Не глупи.

– У меня правда есть брат?

– Ты знаешь, что никогда не получишь от меня ответа на этот вопрос. Зачем ты здесь?

– Гильтине.

– Это имя ни о чем мне не говорит.

– Это женщина, которая убивает людей с помощью ЛСД и псилоцибина.

Немец ничего не сказал и даже не изменился в лице. Прочесть что-либо по языку его тела было невозможно – он оказался еще более непостижим, чем Максим.

– Гильтине родилась на Украине, – продолжил Данте. – Ее содержали в месте под названием Коробка. Работала киллером на русскую мафию, но на время сошла со сцены, пока не убили ее девушку.

Немец продолжал сидеть неподвижно, как статуя, но что-то подсказывало Данте, что мужчина внимательно слушает.

– Не знаю, на кого работал Отец, но наша с Гильтине участь во многом похожа, хотя мы выросли по разные стороны железного занавеса. А значит, тебе точно что-то известно. Ты же не упускал из виду конкурентов, верно?

Немец откинул голову назад и, вероятно, впервые за много лет со ржавым скрежетом рассмеялся:

– Я рад, что оставил тебя в живых. Ты забавный.

– И почему же ты меня отпустил?

– Говорят, заключенные привязываются к своим тюремщикам. Бывает и наоборот. Мне приказали тебя убить, но я так не смог.

Данте зажмурился и покачал головой.

– А ведь я всегда мечтал услышать от тебя эти слова, – прошептал он и открыл глаза. – Но то были детские фантазии. Теперь я вырос и знаю, что был для тебя всего лишь работой. Я также знаю, что ты позволил мне сбежать по приказу Отца. Так что не пытайся мной манипулировать.

Улыбка Немца превратилась в презрительный оскал.

– Ты теперь и правда совсем большой мальчик, – с иронией сказал он. – Даже если бы я что-то знал, зачем бы я стал откровенничать с тобой?

– Затем, что это никоим образом не может тебе повредить. И затем, что ты рад, что я пришел тебя проведать. Тебе, должно быть, здесь очень скучно…

– Если ты уже знаешь о Коробке, ты знаешь достаточно.

– Нет. Я хочу знать, что случилось потом. Когда все рухнуло. Что случилось с такими, как я.