Убить колибри

Потом он внезапно исчез. Годы о нем ничего не знали. Говорили, что умер, погубленный черными колдунами. О нем почти забыли. И вдруг он вновь появился, словно встал из могилы. Разительна была его перемена. С жестокостью мясника он кромсал и рубил все, чему поклонялся. Слыша его, рыдали ветераны, на глазах у которых он топтал боевые награды. Ужасались священники, видя, как большим кухонным ножом он колет иконы. Приходили в оторопь респектабельные политики, когда он спиливал кремлевские звезды. Говорили, что он связался с кладбищенскими чародеями, годы провел в катакомбах, поступив в услужение к Царю Подземного мира, и вернулся, чтобы утвердить здесь престол своего подземного покровителя. Он пользовался крепкими духами, чтобы не слышен был исходящий от него запах могильной земли.

– Дорогой Макс, как вы относитесь к «имперскому проекту», который вынашивает Кремль? – ведущий Джон Лодейников вопрошал с ликующими глазами, предвкушая блистательный ответ.

Макс Миловидов извлек из зеленого камзола курительную трубку. Долго разминал табак. Прикуривал от серебряной зажигалки. Глухим подземным голосом произнес:

– Русская империя – это пустота с непроезжими дорогами. Чем обширнее становилась империя, тем непролазнее становились дороги. Российскую империю невозможно завоевать, как невозможно завоевать пустоту. Эйнштейн создал свою «теорию относительности», размышляя о России. Русское пространство переходит в русское безвременье, а русское время в русскую пустоту.

Ему аплодировали, посылали воздушные поцелуи, поднимали в его честь рюмки. Обрюзгший, с крашеными волосами режиссер целовал в уста красавчика блогера, и оба кричали: «Браво!» Ольге казался странным энтузиазм зала. Макс Миловидов был артистичен, стремился эпатировать, ему это удавалось, но не настолько, чтобы устраивать овации.

– Скажите, Макс, а как вы относитесь к утверждению наших доморощенных патриотов, что русский народ есть народ-богоносец? Что у него неповторимый путь? Священная миссия? – Джон Лодейников посмеивался, заданные вопросы казались ему забавными. Он ждал от Макса Миловидова едких опровержений.

Макс Миловидов посасывал трубку. Делая сладкие затяжки, пускал в зал колечки дыма. И когда их число достигло пяти, произнес:

– Русского народа не существует. То, что зовется русским народом, есть заблудшие племена, которые в своих скитаниях попали в великую пустоту и там заснули. Русская история – это дурной сон, в котором бродят лунные тени безымянных кочевников, синеглазые мертвецы и окровавленные эмбрионы. Европа время от времени старается прервать этот сон. Но огромный утопленник, усеянный волжскими раками, поднимается из мутного омута, и Европа долго счищает с себя зловонную тину. Кстати, Гитлер вторгся в Россию, чтобы улучшить преподавание немецкого в русских школах. Вы знаете, чем это кончилось.

Зал рукоплескал. Известный политический активист Федор Кальян, уже изрядно пьяный, колотил кулаками о стол. «Браво, Макс! Окровавленный эмбрион, из которого не вырос народ»!

Ольгу больно ранила последняя фраза о Гитлере. Словно где-то, далеко за пределами нарядного зала, в зимних полях дрогнули все могилы, все безвестные кости, а вместе с ними дрогнуло ее сердце. Ей было непонятно всеобщее единодушие, всеобщее ликование. Злые слова Макса Миловидова о русском народе объединяли зал, рождали единодушие. Ольгу пугало их всеобщее родство, необъяснимая ядовитая радость.

– Но русский язык, этот могучий, великий, на котором разговаривают ангелы? Разве он не является главным достоянием русских? – мнимо пугался Джон Лодейников, закрывал глаза, словно ждал святотатства.

Макс Миловидов нагнулся, выбил трубку о пол и, поднявшись, смотрел, как дымится горстка пепла.

– На русских кладбищах хорошо, потому что там не звучит русская речь. Русский язык родился из скрипа падающих деревьев, брачного крика совы и воплей мучеников, с которых сдирают кожу. На русском языке приятно проклинать свою мать, лжесвидетельствовать, просить подаяние, называть любимой мертвую свинью, пролежавшую месяц на солнце.

Зал ревел, рукоплескал. Макс Миловидов в розовых панталонах, зеленом камзоле с золотыми пуговицами бесстрастно принимал восторги. Подносил ко рту пальцы с перстнями, дул на черепа. Ольгу пугала бушующая ненависть, лютая неприязнь к стране, которая их породила, к народу, их вскормившему. Она не могла понять, чем ужасным провинился перед этими людьми русский народ, почему им столь отвратительна Россия.

Лица, еще недавно благообразные и любезные, теперь уродливо кривились, скалились. Пучились щеки, вываливались языки, хрипели крики. Это было не представление в модном клубе, а религиозное действо, захватившее прихожан ужасной мистикой, адским остервенением.

– Кто для русских является любимым героем? Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин? На чем воспитывается русское сознание? – Джон Лодейников с лицом исследователя допытывался до истин, которыми владел стоящий перед ним мыслитель. Истины были выстраданы, мыслитель был безупречен.