Убить колибри

К ней подошел художник Строгайло, тот, что своим энергетическим полем убил крохотную птаху колибри. Тогда он был бос, с голой спиной, почти обнаженным пахом. Теперь же на нем была вольная блуза, на шее был повязан голубой шелковый шарф. Он напоминал старомодного художника позапрошлого века, образ, который каждый раз разрушался очередной экстравагантной выходкой.

– Спасибо тебе, милая, за статью в «Метрополитене». – Строгайло взял Ольгину руку и держал ее, пока говорил. – Мне многие звонили. Тебе удалось раскрыть мою эстетику, основанную на магии и технике. Современная техника использует магические технологии, а художник одухотворяет и то, и другое.

– Рада, что тебе понравилось. – Ольга отобрала руку, из которой, как ей показалось, стало уходить тепло. – Приглашай еще. Только, если можно, обойдись без убийства птички.

– Кстати, ты знаешь, мне это едва удалось. Кто-то мешал, перекрывал канал, связывающий меня с Космосом. Я задыхался, был готов потерять сознание. Какой-нибудь враждебный маг.

– Ты черный маг, убиваешь птиц. Значит, тот, кто тебе мешает, маг белый.

– Какой-нибудь монах на Афоне. Афонские монахи мне часто мешают. Я веду с ними постоянную борьбу.

– Может быть, чудотворная икона? Я видела ее недавно. От нее исходит благодатный свет. Она указывает на источники зла и подавляет их. Ты в этот вечер творил зло.

– Ты шутишь?

– Я видела икону. Она находится в мастерской реставратора. Кажется, его зовут Аркадий Челышев или Челищев. Такой странный господин.

– Челищев Аркаша. Он был неплохим художником. Но потом польстился на деньги и стал реставрировать всяческую музейную рухлядь. И где же его мастерская?

– На Пушкинской площади.

– Посмотрим, посмотрим, – Строгайло порылся в кармане блузы. Извлек предмет, похожий на маленькое расписное блюдце. В центре была закреплена стрелка, какая бывает у компаса. На конце стрелки сверкал крохотный бриллиантик. Строгайло положил блюдце на ладонь. Стал кружить на одном месте. Стрелка вращалась, бриллиантик мерцал. Наконец стрелка остановилась, указывая в дальний конец зала, где нежно обнимались красавчик блогер и пожилой режиссер театра, оба ненавистники женщин.

– Смотри-ка, точно. Там Пушкинская площадь. Там источник, который мне крайне враждебен. Может быть, икона.

– Не убивай больше птичек. – Ольга отошла от него и уселась за столик, который оставался не занят.

На сцене в полыхнувшем свете появился известный телеведущий, кумир молодежных программ, Джон Лодейников, в малиновом пиджаке, в рубахе с кружевным жабо. Его глаза ликовали, сверкали небывалым счастьем, словно публика в зале, разносимые закуски и вина, и он сам, обожаемый, непревзойденный в своей легкой иронии, доставляли ему неописуемое наслаждение.

– Дорогие гости, завсегдатаи нашего любимого клуба «А-18», сегодня я представляю наше духовное светило, Чаадаева наших дней. В своем одиноком стоянии он противодействует царящему в России угару патриотизма. Его недавняя книга «Триумф нигилиста» по своей дерзкой откровенности сопоставима с «Цветами зла» Бодлера. Он не боится казаться чудовищем, потому что сегодня Чудовище становится «героем нашего времени». Итак, встречайте короля афоризмов, рыцаря свободных суждений, революционера русской национальной идеи Макса Миловидова!

Джон сделал шаг в сторону, освобождая место для героя. На освободившееся место ступил Макс Миловидов. Он был худ и высок, в узких розовых панталонах, плотно облегавших бугор в паху. На зеленом камзоле блестели крупные золотые пуговицы. Бирюзовый шарф не скрывал сухой коричневой шеи. Его руки были усыпаны перстнями, на которых виднелись черепа и клубились змеи. Продолговатое, с тяжелым подбородком лицо было обтянуто коричневой кожей, напоминавшей старый пергамент. Угрюмо смотрели черные, обведенные синевой глаза. Пугающе краснели губы, словно их нарисовали помадой.

Когда-то Макс Миловидов вел искрометную программу на телевидении. Молодой и отважный, словно сказочный герой, он сражался с либеральными полчищами, добивавшими несчастную страну. Воспевал несравненную «красную эру», златоглавую Романовскую империю, давал слово русским националистам и гонимым русским писателям, воспевал алтари, вел беседы с иерархами Церкви. Вся поверженная страна приникала к телевизору, когда на экране появлялся насмешливый и бесстрашный красавец Макс Миловидов, его камуфляж, его телекамера, с которой он работал то в Приднестровье, то в Абхазии, то в Чечне.