Убить миротворца

Через несколько лет Россия стала самым устойчивым общественным организмом во всей Солнечной системе и обрела самых преданных союзников… Сомов бывал и на Европе, и на Венере, он отлично понимал: иначе и быть не может. Там имелись ценные, исключительно ценные и даже уникальные минералы. Венера с незапамятной древности обзавелась очень густой атмосферой, а на Европе полным-полно льда, некоторые даже полагают, что весь планетоид аж до самого ядра — один сплошной лед разнообразных сортов и оттенков; более того, и еврорусские, и венерорусские, разумеется, оборудовали синтезаторные комплексы для получения воды, воздуха, продуктов и прочая, и прочая… Само собой, в первую голову поселенцы построили энергетические станции — как же без них? — обогревать города Европы и охлаждать подземные общины Венеры…

Но всего этого было меньше чем мало. Два исключительно бедных, но до крайности энергичных народа честно блюли союзнический долг по отношению к России: только Россия до поры до времени соглашалась поставлять им в долг или по ничтожным ценам и оборудование для синтезаторов, и блоки энергостанций, и космические корабли, и строительные материалы, и оружие, и еще тысячи мелочей, без которых — не прожить. Иной раз даже рожениц отправляли на Землю, «обновлять» родильные дома Империи. Далеко не все могли выходить и родить ребенка в условиях слабой силы тяжести.

На Венере тесно и скудно. Сомов не привык к такому. Терра — огромный, просторный мир, там все и всегда было в избытке… А на стене ремонтного дока Астры-4 когда-то, давным-давно специально для гостей светящейся краской вывели надпись: «Ты уже знаешь, парень, что на Венере нет ничего лишнего?» Впрочем, на Европе тоже любят говорить: «Толстый это одно из двух: либо больной, либо сумасшедший!» И ведь берутся же откуда-то Вяликовы… Дороже всего на Венере жилище и транспорт. Здесь Сомов ни разу не спускался на поверхность. Добрая половина территории Русской Венеры — это территория искусственных спутников, летающих платформ, дрейфующих по сложным орбитам жилых «сот»; cобственно, на поверхности почти никто не живет: венерианские ураганы способны выкорчевать целый город. Спуск в подземную общину имеет два тарифа. Во-первых, бесплатно, — для своих. Во-вторых, туристический минимум, — для миллионеров. Флотские офицеры из терран не попадают ни в первую, ни во вторую категорию.

Как обычно, кормят на венерианской базе несравнимо с Террой, сильно хуже, чем в рейде, и чуть хуже, чем на Европе. Зато у еврорусских сухой закон, и водка приравнивается к героину, а здесь гонят такое и из такого, что только держись… Капитан-лейтенанту обещаны были сутки отдыха — после того, как его вышибут с рейдера. И он ожидал от этих суток многого. Говорят, у печени с годами открывается второе дыхание…

Что собирать офицеру, покидающему корабль? На все сборы хватит пяти минут. С кем хотел попрощаться — уже попрощался. И сейчас ему осталось погладить пальцами пластиконовую переборку отсека, как гладят женщину. То ли на долгую память, то ли до скорой встречи.

В офицерский кубрик зашла Торрес. В глаза не смотрит.

— Витя, а пойдем-ка со мной. Есть разговор. Оставь свой скарб ненадолго.

Она привела Сомова в кают-компанию. Офицеры «Бентесинко ди Майо» мрачно шутили по поводу этого помещения: «Вот место, где давно вывелся кофе»… Кроме них с Торрес, здесь никого не было. Старпом посадила Виктора напротив себя и несколько раз пыталась начать разговор, но, едва открыв рот, сейчас же отворачивалась и не произносила ни слова. Выражение ее лица выдавало смущение и замешательство; кажется, предстоящая беседа пугала женщину. Сомов попытался ей помочь:

— Лена, да я ни в чем тебя не виню. Это мне не следовало…

— Помолчи!

Виктор пожал плечами. Его брови вывели знак удивленного согласия: мол, смысл неясен, но… воля твоя, госпожа старпомша.

Торрес, наконец, собралась с силами.

— Я люблю вас.

Она обратилась к нему на «вы» вместо обычного «ты» или «Витя». Начав строить между собой и Сомовым стену, Торрес моментально обрела равновесие духа. Во всяком случае, пропали все внешние признаки ее беспокойства, голос стал ровен, а лицо — безмятежно. Наверное, лед способен гореть, но сколь мучительна, тягуча и сокровенна должна быть страсть, зажигающая лед! Любовь льда — образцова, и жертва льда образцова не менее того. Никогда лед не позволит себе ни капли сумасшествия. Затем и признают в нем люди таинственную силу внутреннего покоя, твердости и упорядоченности.

— …Да. Я люблю вас. Простите мне мою слабость, Виктор. Я знаю, что нам сейчас предстоит расстаться и, быть может, мы никогда не встретимся. Я полагаю, расстояние, которое положит между нами служба, вернет мне спокойствие. Я надеюсь на это. Если вы вернетесь на «Бентесинко ди Майо», а вы ведь мечтаете вернуться, — не верю, что может быть иначе, — мне придется под любым предлогом покинуть корабль, попросив иного места у начальства.

— Но зачем же…