Убить Отца

Данте уже немного оправился, но по-прежнему был замкнутым и угрюмым. Положение беглеца, вынужденного отсиживаться в провонявшей потом и канализацией машине, действовало ему на нервы. Он нуждался в душе, горячем кофе, постели и безопасном убежище. Ему до сих пор не удалось вернуть себе чувство реальности. Временами она ускользала, как песок сквозь пальцы, и он переносился в самые тревожные моменты прошлого. Его мучил похожий на галлюцинацию кошмар: автомобильное сиденье превращалось в кресло кинотеатра, на экране которого разворачивалась компиляция всей его трагической и жалкой жизни. Спася Коломбу из горящего здания, он почувствовал себя почти героем, но последние события отбросили его к привычной беспомощности. Он был лишен самых элементарных способностей к выживанию и чувствовал себя комфортно только внутри собственной головы.

На рассвете Данте и Коломба, полумертвые от холода и усталости, снова двинулись в путь по наиболее загруженной дороге, где не было камер и их сложнее было заметить. Они знали, что рассчитывают на случайность: побегу мог положить конец любой патрульный с хорошей памятью на лица или не в меру любопытный прохожий.

Они заправились на старой бензоколонке, где не было системы видеонаблюдения. В туалете Коломба покрасила волосы и вернулась в машину с завернутой в пластиковый пакет головой. Проехав еще сто километров, она смыла краску на другой видавшей виды заправке. К этому времени скальп чесался настолько невыносимо, что она готова была отрезать себе голову. Зато краска принялась, и ее волосы приобрели оттенок красного дерева. В купленных в табачной лавке полосатых солнечных очках под зебру и одежде кричащих цветов она мало напоминала свою фотографию, распространяемую следственным управлением. Данте, в свою очередь, наголо побрился электробритвой и приобрел на придорожной барахолке необъятных размеров прикид. За последние дни он еще больше похудел и осунулся. В новой одежде он был похож на беженца, зато, когда прятал больную руку в карман – специальная перчатка потерялась во время побега, – никто бы не узнал в нем бывшего мальчика из башни, чье лицо не сходило с газетных полос. Они перекусили в пригородном баре, хозяева которого были китайцами, а значит, по мнению Коломбы, не совались в чужие дела. Они пересчитали оставшиеся у них деньги и постарались прикинуть, сколько на них удастся протянуть.

Прежде чем выехать из Рима, они сняли с карты Данте все доступные средства, но теперь расплачиваться ею было нельзя, чтобы не навести на свой след полицию. Если в Кремоне они не найдут ожидаемой помощи, им не на что будет даже поесть. По крайней мере Коломбе, потому что у Данте окончательно пропал аппетит. С начала поездки он съел всего пару яблок и стебель сельдерея, и Коломба со страхом замечала в нем признаки истощения.

В одиннадцать утра они наконец въехали в регион Эмилия-Романья. По мере приближения к Кремоне Данте становился все более дерганым и боязливым. Он без остановки тараторил о каких-то пустяках и грыз ногти, чего Коломба никогда раньше за ним не замечала. Стараясь его успокоить, она попросила Данте рассказать о приятных воспоминаниях, связанных у него с родным городком, но оказалось, что их у него не было. Он мало что помнил о жизни до похищения. Когда же он попытался разузнать о ней, выяснилось, что его детство поглотило пламя.

Данте лежал на полностью опущенной спинке сиденья. В лицо ему бил задувающий в открытое окно ветер.

– Когда моя мать покончила с собой, – произнес он, – отец напился вдрызг и поджег дом. Не знаю, сделал ли он это намеренно, или пожар вспыхнул в результате несчастного случая. Дом потушили, он впервые оказался за решеткой, ну а из семейных вещей почти ничего не уцелело. По крайней мере, все, что принадлежало мне, сгорело дотла. Единственные сохранившиеся фотографии ты видела в материалах прокуратуры.

Хорошо это или плохо, но о пребывании в Кремоне после заточения в силосной башне Данте тоже мог рассказать немногое. Он прожил там всего два года, пока сдавал экзамены на аттестат об окончании средней школы. Его душевное состояние неуклонно ухудшалось, и в конце концов отец Данте отправил его в психиатрическую клинику.

– Швейцарская психушка – не слишком-то оригинальный выбор. – Данте приподнял спинку сиденья и закурил. – Только не думай, будто это был какой-нибудь концлагерь. Для этого клиника была слишком дорогостоящей. Отцу пришлось отстегнуть немалый кусок полученной от государства компенсации, чтобы меня туда отправить. Прежде всего это была контролируемая среда, где таблетки сыпались как из рога изобилия, а пациентов по сто раз на дню загоняли на обязательные сеансы всевозможной психотерапии. Сегодня ее назвали бы реабилитационным центром.

– Сколько ты там пробыл?

– Четыре года.

– Вот дерьмо!