Убитая монета

…Павел Олегович немного поправил спинку водительского сидения и улыбнулся собственным воспоминаниям. Когда-то руководитель местной резидентуры научил его, молодого оперативника, как можно сэкономить в поездке по Австрии: переходишь в вагон-ресторан, и едешь как первым классом по цене второго. Плюс чашка кофе — или две, если официант будет особенно настойчив…

По идее, ждать Белкину оставалось не так уж и долго. Он очень удачно припарковался на Порцеллангассе — Фарфоровом переулке, получившем название от фарфоровой фабрики, которая была здесь раньше. Переулки в Вене вообще могут очень красивыми и большими, в смысле длинными и широкими — и вовсе не кривыми. Вот и Порцеллангассе не раз поворачивает на своей километровой длине, а посредине пропускает через себя ностальгический для москвича буквенный трамвай линии буквы Д… Теперь фабрика переехала в Аугартен, то есть в сад Ау, рядом с которым, судя по карте, находился одноименный переулок — смешно. Зато в самом саду, который по-настоящему, обычный городской парк, до сих пор доминировала пустующая серая бетонная громада — военная башня противовоздушной обороны. Очевидно, сломать и использовать ее оказалось одинаково дорого, поэтому практичные венцы решили просто не смотреть и не замечать башню, которая тогда, как будто, не существует.

…Интересно и очень удобно, что в Вене частенько на столбах расклеены стихи, объявления, какие-то интересные высказывания. Вот стоишь на остановке, читаешь — и заодно проверяешься лишний раз, который никогда не бывает лишним… Транспорт ходит по расписанию, и сколько тебе ждать, написано на табло, поэтому спокойно ждешь и читаешь, не привлекая внимания. Например, Павлу Белкину больше всего запомнился левацкий материал на столбе у остановки, которой он в свое время пользовался чаще всего: «Пролетарская революция. Секс вместо двенадцатичасового рабочего дня… Полная зарплата за восьмичасовой рабочий день и четырехдневную рабочую неделю…». А еще иногда попадались листовки про то, что не худо бы Италии вернуть австрийцам Южный Тироль, который был оттяпан после Первой мировой войны. И это при том, что по итогам Второй мировой войны сама Австрия, в свою очередь, приросла некоей территорией от Венгрии.

Однажды в самолете местный социал-демократ прочитал Белкину целую лекцию по истории. Его партия, оказывается, до сих пор была в претензии к Сталину за то, что он объявил Австрию первой жертвой гитлеровской агрессии. Целью Сталина было внести раскол в ряды немцев, отделив и противопоставив им австрийцев. Поэтому, по мнению попутчика, в Австрии, в отличие от Германии, после войны не была проведена денацификация, так что многие нацисты остались на своих, в том числе руководящих, постах. После аншлюса[7] многие страны признали его, и только потом аннулировали это признание. Зато в Вене есть памятник Мексике, которая никогда не признавала и не признала присоединение Австрии немцами. Социал-демократ говорил, что аншлюс мог произойти и раньше, но Гитлер, вроде как, опасался негативной реакции Муссолини, потому что имелись претензии к Италии по поводу все того же Южного Тироля. Да и с Судетами оказалось не так просто — до Первой мировой это, все-таки, была австрийская территория…

Павел Олегович потянулся в карман за сигаретами, но потом вспомнил, что давно уже бросил курить и отхлебнул остывший кофе из пластикового стаканчика.

Вообще, в Вене много всего необычного, интересного, неожиданного, — подумал он, — особенно, если оказаться здесь не просто в качестве туриста. Например, девушка, выскакивающая из публичного дома, и садящаяся в такси, чтобы ехать на работу. Или сам публичный дом, находящийся в жилом многоэтажном здании — пусть даже и с отдельным входом. Один местный житель рассказывал Белкину, что за электротехнические работы в этом борделе ему как-то предложили оплату специфическими услугами…

Или вот детский сад, который находился недалеко от советского торгового представительства. На нем висит памятная доска с устрашающей надписью. На доске написано, что, мол, извиняемся и скорбим о печальной практике, существовавшей в послевоенные годы. Написано современно, политкорректно, толерантно — настолько, что ничего не понятно. Белкин в свое время попробовал сам найти в Интернете, что имеется в виду, но не сумел. Пытал знакомых, коллег по работе, местных жителей — узнал только, что речь идет о жестоком обращении с детьми. Кто это был, кто виноват? Этого он тогда так и не понял. Ясен пень, что-то было плохое, за что надо бы извиниться, но вот что именно? Другое дело камень на небольшом пустыре, на берегу Дунай-канал — на нем прямо написано, что раньше тут было гестапо…

Человека, вышедшего из дома с собакой на поводке, Павел Олегович узнал сразу.