Читаем Убю король и другие произведения полностью

— Ну это просто цирк какой-то: «Вам песен надобно…», право слово! — пробормотал начинавший выходить из себя доктор. — Довольно парадоксов, друг мой, приберегите их для более подходящего случая… если вам угодно оставаться на позициях науки, о чем бы мы ни спорили.

— Хорошо, доктор, только ради вас — двадцать пять разных мужчин!

— Ну, это как-то ближе к истине, — сказал генерал.

— Это объяснимо, вы хотите сказать, — неожиданно смягчившись, поправил его Батубиус.

— Что же произойдет с точки зрения физиологии? Подвергшиеся такому воздействию ткани будут вновь и вновь стягиваться…

Доктор так и прыснул:

— Да вы что, милейший — разойдутся, с вашего позволения, и это еще мягко сказано.

— Да где вообще вы вычитали всю эту глупость? — вскипел генерал. — Еще один пример из истории?

— И вновь ответ предельно прост, и даже более того, — ответил Маркей. — Истории известна лишь одна женщина, имевшая за день до двадцати пяти любовников, и это…

— Мессалина! — в один голос выкрикнули доктор и генерал.

— Вот именно. У Ювенала, кстати, есть одна строка, которую до сих пор никто так толком и не смог перевести — если смысл был понятен, опубликовать ее не взялся бы ни один издатель, поскольку публика сочла бы напечатанное полным абсурдом. Вот это стихотворение:

                  … Татеп ultima cellamClausit, adhuc ardens RIGIDAE tentigine vulvae.

— И далее, — добавил доктор:

Et lassata viris nec dum satiata recessit.

— Все верно, благодарю вас, — сказал Маркей. — Однако современная критика доказала, что эти строки, как и все прочие знаменитые стихи, были искажены позднейшими добавлениями. Вы знаете, это как поговорки…

— Да-да, мудрость наций… — протянул генерал.

— Вашей проницательности можно позавидовать, генерал — именно так. Вы, надеюсь, не станете отрицать, что все великие народы изначально были сборищем первых встречных…

— Вот как?! Например?.. — встрепенулся генерал.

— Подождите-подождите, генерал, — перебил его Батубиус — это уже любопытно. К чему вообще вы привели эти стихи, Маркей?

— А к тому, что Мессалина после двадцати пяти соитий — перевожу дословно — все еще пылала (имеется в виду: любовный пыл ее подогревался) благодаря… Простите, дальнейшие подробности по-французски я не рискнул бы огласить даже в компании мужчин — думается, латынь достаточно красноречива.

— Да-да, последнее слово в вашем двустишии я понимаю превосходно, — отозвался генерал, подливший себе между делом стаута.

— Дело вовсе не в нем, — парировал Маркей, — а в определении: Rigidae[6].

— Что ж, толкование и вправду убедительное, — произнес Батубиус, — но… Мессалина была нимфоманкой, вот и все. Этот… неврастенический пример ничего не доказывает.

— Во всякой настоящей женщине сидит такая Мессалина, — пробормотал еле слышно Маркей и продолжал, уже вслух:

— Хорошо, доктор: половые органы мужчин и женщин состоят, за небольшими расхождениями, из одних и тех же элементов, не так ли?

— Почти, — кивнул доктор. — К чему вы клоните на этот раз?

— А вот к чему, — ответил Маркей, — если рассуждать логически, нет никаких оснований утверждать, что с некоего момента в организме мужчины не могут происходить те же физиологические явления, что и у нашей Мессалины.

— То есть, что — rigidi tentigo veretri[7]? Но это же абсурд, мой дорогой, полнейшее безумие, — воскликнул доктор. — Как раз отсутствие этого поистине необходимого явления и помешает мужчине преодолеть положенный любому человеку численный предел его возможностей!

— Нет уж, извините, доктор — из моего… рассуждения, напротив, следует, что этот феномен приобретает все более выраженный и постоянный характер по мере того, как, преодолев порог наших возможностей, мы устремляемся к бесконечности, а значит, есть прямой резон преодолеть их в возможно более короткий или, если угодно, мыслимый отрезок времени.

На это Батубиус не стал даже отвечать. Что до генерала, то он вообще утратил всякий интерес к беседе.

— Другой вопрос, доктор, — упорствовал Маркей. — Вы согласны, что мужчину, который из миллиона возможностей пользуется лишь одной, можно счесть человеком умеренным? Или, если говорить о сексуальном опыте, воздержанным?

Доктор взглянул на него, но не проронил ни слова.

— Меж тем, не мне вам говорить, доктор, что число возможностей, дарованных нам природой для размножения — иначе говоря, число яйцеклеток у женщины, — равняется…

— Восемнадцати миллионам, — сухо сказал Батубиус.

— Так что же в этом сверхъестественного: восемнадцать за день! Всего-то раз из миллиона! И я говорю сейчас о нормальном, здоровом мужчине — но ведь вам случалось наблюдать и разного рода отклонения?

— Да, всякое бывало, — отвечал, нахмурившись, Батубиус, — приапизм, сатириазис, мало ли чего… Но не будем руководствоваться патологией…

— Тогда действие стимулирующих средств?

— Ну, если мы не считаем болезни, давайте отметать и возбудители.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза