Убю король и другие произведения

— Так вот, если и удивителен тот факт, что барон все это пережил, — объявил непоколебимый Маркей, — тем более поразительно, что ему никто не поверил. И тем лучше для барона! Легко представить себе, в какой сущий ад превратилась бы жизнь человека, на чью долю выпали такие чудеса — опять же, если полагать, что это чудеса, — в нашем мире завистников и недоброжелателей! Его поволокли бы в магистрат по поводу любых диковинных событий, обвинили бы во всех убийствах, что остались без приговора — вспомните, как жгли во время оно колдунов…

— Его, наверное, почитали бы, как Бога, — сказала Элен Эльсон, которую отец пригласил вернуться в гостиную, как только разговор, благодаря отважному барону, вернулся в рамки, допустимые для невинных созданий.

— Или наоборот, — не унимался Маркей, — стал бы совершенно неуязвим, ведь, соверши он в действительности хоть одно преступление, людское неверие само придумало бы ему тысячи оправданий.

— Так значит, — прошептала ему на ухо миссис Гауф, — вы пытались только что последовать примеру достославного барона?

— О нет, мадам, ведь он рассказывал после того, что с ним произошло, — ответил Маркей, — я же, по несчастью, не принадлежу к числу тех, кому в действительности есть о чем порассказать…

— Так что же, стало быть… вы рассказываете до того? — спросила Генриетта Цинн.

— О чем рассказываю? И до чего? — отвечал Маркей. — В самом деле, деточка, оставим эти «охотничьи рассказы», как метко выразился наш генерал.

— Браво, мой дорогой! Что до меня, то я не верю в небылицы, — поддержал его Сидр.

Тем временем Элен Эльсон незаметно подошла к Андре Маркею, казалось, еще больше сгорбившемуся, чем обычно; клочковатая борода и погасшие глаза в пенсне старили его, как никогда. В своих безликих одеяниях он был смешон и жалок, точно маска пошлого карнавала: лица было не видно, одно лишь золото, стекло, нелепые волосы, и даже зубы стыдливо прятались за редутами нависших над губой усов. Девушка взглянула Маркею прямо в глаза: сама невинность смотрелась в подслеповатые линзы его темных очков:

— Я верю в вашего Индуса, — прошептала она.

II Сердце ни справа, ни слева

В самом начале своей жизни Андре Маркей не ведал иных прелестей соприкосновенья с женской плотью, кроме собственно рождения, поскольку кормили его, точно земного Юпитера, козьим молоком.

Воспитываемый после смерти отца матерью и старшей сестрой, все свое детство вплоть до двенадцати лет он провел в скрупулезно поддерживаемой чистоте помыслов — если под чистотой вслед за католиками понимать полное забвение отдельных частей тела под угрозой адских мук.

Затем пришла пора расстаться с мешковатой пелериной, коротенькими штанишками и голыми икрами — Андре исполнился торжественности первого причастия, и портной снял с него мерки для первого мужского костюма.

Маленький Андре никак не мог понять, почему мужчины — к которым, в его представлении, относились мальчики, которым уже стукнуло двенадцать лет — не могут шить костюмов у портнихи… и до сих пор не видел своего члена.

Обычно он смотрелся в зеркало уже полностью одетым, выходя из дома. Ему тогда совсем не понравились черные брюки из нового костюма… а все его товарищи так гордились, надевая их в первый раз!

Впрочем, портной также находил, что скроенный им туалет сидел как-то неважно. Что-то самым нелицеприятным образом морщило ткань — чуть ниже пояса. Портной с озадаченным видом шепнул несколько слов на ухо матери, которая при этом густо покраснела, и Маркей неясно почувствовал, что поражен каким-то редким увечьем — а иначе стоило ли говорить при нем вполголоса, — … что он не такой, как все.

«Хочу, как подрасту, ничем не отличаться от остальных» — это стало для него наваждением на многие годы.

— Может, направо, — загадочно бормотал портной, будто врач, старающийся не испугать тяжелого больного. Наверное, думал Маркей, он говорил о сердце: оно, мол, у него особое, справа.

Но даже у великих мира сего, и это было совершенно ясно, сердце не может находиться в нескольких дюймах ниже пояса.

Портной только чесал за ухом, пытаясь — без всяких задних мыслей — как-то пригладить непокорную складку большим пальцем.

Было решено переделать костюм к завтрашнему дню, портной снял новые мерки, однако и они делу не помогли.

Поскольку между право и лево есть и еще одно направление: снизу.

Андре, которому мать, как все прирожденные, да, впрочем, и некоторые иные матери, уготовала карьеру военного, поклялся более не заставлять портных работать понапрасну и подсчитал, что у него остается ровно восемь лет, чтобы исправить свое уродство до постыдного разоблачения на призывной комиссии.

Поскольку он прилежно блюл свою невинность, то случая узнать чье-то стороннее мнение — действительно ли идет речь о некоем увечье, — у него не было.