Убивство и неупокоенные духи

Душа, на сцену вдумчиво гляди,
Дождись финала, а потом суди;
Здесь каждый день стал сценой; наконец,
Последний акт – творения венец[54]

.

Вот когда пригождается знание английской литературы: что бы ты ни хотел выразить, кто-нибудь уже сказал это до тебя, причем лучше. Тогда выходит, что я воспринимаю жизнь из вторых рук? Нет, неверно: если не будешь чувствовать сам, не поймешь до конца слова великих, сказанные до тебя. Лишь легкое отношение к литературе сводит ее к тривиальному и делает средством для утехи. Литература – суть блюда, а не пряный соус… Час ночи! Боже мой! А у меня завтра с утра лекции! Есть хочется. Очень способствует смирению, но в то же время и радует, что чувства и размышления порождают голод, что плоть и кости, лимфа и кровь, сообщники и причастники чувства, не могут не сказать свое слово… Платон говорил, что душа налагает свою печать на тело; но разве не пора признать, что и тело накладывает печать на душу. Моя душа кричит: «Умереть за Джулию!», но печень и легкие отвечают: «Нет, живи для нас, и мы покажем, что для тебя приберегли». У тела собственная мудрость… Надо поставить сетку перед камином. Боже, как тут душно. Потом на кухню. Покормить голодного зверя. Моего зверя. В кровать. После Чайковского и перекуса я скоро засну.

(7)

Итак, пока что я распрощался с отцом. Мой отец! Я никогда не думал о нем в этом разрезе. Но разве кто-нибудь по-настоящему знает свою мать или отца? В нашей личной драме они играют персонажей постарше, вторые роли, а мы сами всегда в центре, в огнях рампы. И профессор Джеймс Плиний Уитни Фрост, играющий Полония в этом провинциальном канадском «Гамлете», вероятно, окажется абсолютно другим человеком, если получше его узнать. Наверняка Полоний когда-то любил – до того, как стал мудрым советником короля Клавдия, а следовательно, старым ослом в глазах принца. В конце концов, зачал же он прекрасную Офелию.

На этом удивительном экране я видел улыбку сфинкса, так мучившую юного Брокуэлла. Именно так в свое время улыбались мне не меньше десятка молодых женщин. Время от времени и Эсме улыбалась так же. Что означает эта улыбка? Понимание, недоступное уму возлюбленного, клянущегося в любви? Или попросту ничего? Или «Что он такое несет вообще?»? Это пропасть непонимания, через которую не перекинут мост никакие, даже самые поразительные, достижения феминизма. Женщины тоже любят – глубоко и часто с горечью. Женщины понимают тело лучше мужчин. Мужчины тиранят его или оставляют без внимания его нужды, а вот женщины берут тело в полноправные партнеры. Значит, когда женщина служит просто экраном, на который мужчина проецирует некие фантастические образы из собственной души, что делать с ними женщине и как их понимать? Я думаю, Джулию – хорошенькую и неглупую девушку – следует пожалеть. Она вынуждена тащить груз, о котором не просила, но и отбросить его не может, поскольку ее тело тоже требует своего, а когда тебя любят – это очень лестно. Она не богиня и не динамщица, какой видит ее Брокки, но лишь другое существо, замкнутое в другой жизни.

«Сент-Хелен» спит у воды. В отличие от персонажей «Сцен из супружеской жизни», которые смотрит Нюхач и который теперь краем глаза вижу и я. В этом фильме муж и жена попросту дерутся, катаются по полу, молотят друг друга кулаками, словно уличные мальчишки. Они решительно не похожи на ту пару, которую показывали мне. Родри и Мальвина не обменялись ни единым ударом за всю свою совместную жизнь и пришли бы в ужас от одной мысли о том, чтобы скатиться до такого. Кажется, рукоприкладство движется вверх по социальной лестнице, или я ошибаюсь? Каждый день читаешь в газетах о супругах из вполне респектабельного слоя общества, которые решают какой-нибудь спорный вопрос кулаками и швырянием посуды. В «Сент-Хелен» Родри и Мальвина спят в разных комнатах – кровать тети Мин стоит в спальне у Мальвины на случай, если сестра понадобится ей среди ночи, и привычка Родри – просыпаться в три часа пополуночи, пить горячее молоко с аррорутовым печеньем и читать – всем мешала бы.