Убивство и неупокоенные духи

Дэвид – подвижный юноша, склонный паясничать, так что, вполне возможно, у него есть задатки художника. В семнадцать лет он уже уменьшенная копия отца: коротенький, плотный, рыжебородый. Он кажется квадратным, словно его ширина равна росту, но на самом деле это не так; это иллюзия, возникающая из-за великанского торса при коротких ногах. У него влажные глаза, он имеет успех у девушек, хоть и не у самых скромниц. Отец еще не ведает, что Дэвид пьет; и не пиво, а крепкие напитки. Мэри Эванс, буфетчица в таверне «Ангел», знает Дэвида лучше, чем родной отец.

Сэмюэл тоже не дурак выпить, но втихомолку, как и положено диакону молельни. Он состоит в небольшом клубе, куда входят человек двадцать процветающих торговцев вроде него, которые не хотят, чтобы их видели в баре «Зеленого человека». Они сообща владеют красивым старым домом, называемым неизвестно почему «Особняк», и встречаются там – вроде бы для обсуждения текущей политики, но при этом они обильно промачивают горло бренди с сельтерской. Сэмюэл прекрасно видит, что Трудолюбие и Богатство и впрямь поспешают в сторону Порока, но когда осознание этой истины становится невыносимым, он придумывает себе какое-нибудь оправдание.

Жена больше не упрекает его, ибо она скончалась. Хорошая, набожная женщина, полная любви к мужу и к ближним, но Сэмюэл разбогател слишком быстро, не по нутру ей. Более того, она была заперта в темнице валлийского языка – сам по себе он прекрасен, но к напряженной деловой жизни Сэмюэла не подходил. Сэмюэл был в плену у современности, а его жена – у Средневековья. Она старалась выучить английский, но он так и не стал удобной одеждой, в которую она могла бы облекать свои мысли и свою связь с Богом. И Сэмюэл ринулся в будущее, а жена осталась в прошлом.

(11)

Сэмюэл – на подъеме. Он заметен среди приверженцев радикальной партии, которых в городке все больше, ибо все больше местных предпринимателей перестают быть арендаторами графа или держат договор аренды на такой долгий срок, что граф им ничего не сделает, пока они исправно платят. Реформа и религиозное диссидентство – две политические силы Траллума, с которыми приходится считаться. Местные жители, знающие историю, припоминают, что в 1745 году ни единая душа не встала под знамя принца Карла Эдуарда, к негодованию обитателей замка. Сэмюэл становится олдерменом и благодаря деловой сметке и дальновидности так хорошо проявляет себя, что его выбирают мэром города. Обитатели замка возмущены таким переворотом. Первый нонконформист в истории, ставший мэром в Уэльсе! Подумать только! Алая мантия и золотая цепь мэра сидят на его невысокой осанистой фигуре лучше, чем на его предшественниках, которые спокон веку были ставленниками графского замка. Идя по официальному делу, облаченный в длинную мантию и подбитую мехом треуголку, он так дробно перебирает коротенькими ножками, будто катится на колесиках.

Судьба сражает Сэмюэла в самом зените. Я знал, что она так поступит, – ведь при жизни я был театральным критиком, а от отца унаследовал хорошее чутье на драматические сюжеты. Судьба настолько привержена штампам, что поражает Сэмюэла в три самых предсказуемых места: семью, гордость и моральные устои.

Начинается с семьи. Томас покрывает фамилию Гилмартин позором в глазах добродетельных горожан. К этому времени он успевает дослужиться до главного лакея в замке и выгодно торгует «длинными огарками» – статья дохода, прилагаемая к этой должности. Сэмюэлу не по душе, что его брат – профессиональный кланяльщик и лизоблюд, но Сэмюэл ничего не может сделать по этому поводу и порвать с братом тоже не может. Однако Томас много лет вовсю пользовался и другой привилегией главного лакея – соблазнять самых хорошеньких горничных, работающих в замке. Об этом знает весь город, но молчит, за исключением разговоров поздно ночью в баре «Зеленого человека» или намеков на чаепитиях в молельне. В этих двух местах о безнравственности Томаса упоминают часто.

В городе не принято говорить вслух о таких вещах; точно так же никто не говорит об отвратительных закоулках, называемых на местном языке «затворами», вдоль которых жмутся друг к другу с десяток человеческих жилищ и штуки три кирпичных будок-сортиров. Здесь обитает самая беспросветная нищета. Кое-кто из числа практичных прихожан молельни порой предпринимает вылазки сюда, прихватив корзинку самого необходимого для здешних несчастных женщин и голодных детей, но этого недостаточно, чтобы совсем уничтожить «затворы». Возможно, средства от них и не существует в этом мире с его безумной экономикой. Возможно, для их упразднения нужно совершить революцию в человеческой душе, сделав каждого трудолюбивым, благоразумным, порядочным и любящим. Как смеялся бы над этой идеей старина Гераклит! Если кто-то процветает, то должен существовать и антипод процветания. Именно эту роль играют «затворы» Траллума, как и любые другие трущобы в любом поселении размером больше деревеньки.