Убивство и неупокоенные духи

– Как же, знаем. Между прочим, Сэм, о тебе говорят в замке. Я даже слышал, как его сиятельство сказал одному неудачливому игроку: «Возможно, вам удастся взять взаймы у нашего мэра: он чрезвычайно добр». Он, конечно, шутил, но в этой шутке была доля правды. Все знают про тебя и твои железные дороги и торговлю. Смею предположить, что у тебя хватило бы денег купить кого-нибудь из местной знати, и даже не одного. Так что не жалуйся мне на бедность. Я готов выслушать разумные доводы.

– А что для тебя разумные доводы, братец? У тебя есть план, я точно знаю. Не будем ходить вокруг да около. Сколько ты возьмешь, чтобы убраться и чтобы тебя здесь больше не видели?

– Конечно, я задумывался о своем будущем. Ты знаешь, Сэм, мне очень подошло бы держать небольшой паб. Очень многие из нас, покинув службу, идут в трактирщики.

– Паб, говоришь? Какой? Я по глазам вижу, что ты его уже присмотрел.

– По удачной случайности чуть поодаль отсюда есть неплохой паб. Думаю, расстояние тебя устроит. Ты слыхал про «Купца из Алеппо», в Карно? Он продается.

– «Купец из Алеппо»?! Это не паб! Это загородный отель, да еще из дорогих. И просят за него, надо думать, соответственно.

– Да, там есть комнаты для нескольких гостей. Они приезжают на рыбалку. Весьма достойное небольшое заведение.

– Сколько?

– Ага, вот это уже другой разговор. «Купец из Алеппо» и чуточку сверху, чтобы я мог расплатиться с долгами, и еще немного на обзаведение на первых порах… Вместе выйдет… ну, скажем, две с половиной тысячи.

– Две… с половиной… тысячи… фунтов!

– Гиней, так будет лучше, раз уж мы начали считать. Когда мы играем в замке, то всегда делаем ставки в гинеях.

– Это в три с лишним раза больше, чем ты унаследовал от отца!

– Деньги нынче обесценились, как ты, конечно, знаешь. Но я от своего слова не отступлюсь.

– Не отступишь! Отступник ты и есть! Сума переметная! Гнусный тори! Ох, знай об этом мама!

– Сэм, не говори ей. Ты всегда так заботился о нашей старушке-маме, дай ей Господь здоровья. Это тебе к чести.

Сэмюэл посерел лицом – по причинам, известным ему, но, к счастью, неизвестным Томасу. Устало – он слегка переигрывает, ибо он валлиец и театральный накал страстей в семейной драме дается ему от природы, – он садится за свой служебный письменный стол, отпирает ящик, достает чековую книжку, старательным округлым почерком купца выписывает чек и толкает его через стол к брату.

– Спасибо, Сэм. Очень благородно с твоей стороны. Я получу по нему деньги завтра утром, если это удобно.

Удобно. Более того, желательно. Если уж мэру пришлось откупиться от своего блудного брата, он совсем не прочь, чтобы город об этом знал. А из банков информация всегда утекает, как бы они ни притворялись, что свято блюдут тайны клиентов. В Траллуме прознают, что мэр поступил праведно по отношению к брату, хоть и с большим ущербом для себя. Это пойдет только на пользу его репутации. Впрочем, разговоры будут с несколько иной окраской, чем предполагает Сэм, – он не знает, а банкиры знают, что у Томаса отложена кругленькая сумма: нетронутое наследство плюс доходы за двадцать лет расшаркиваний и умения держать язык за зубами. Это циничные соображения, но людям ничто человеческое не чуждо, и я, внешний наблюдатель, их прекрасно понимаю.

– Спасибо, Сэм. Ты поступил как истинный брат. Как говорится, родная кровь гуще воды.

Среди валлийцев это и впрямь так. Родная кровь – густая и липкая, как смола. Сэмюэл хватает брата за руку и проливает слезу.

Томас осторожно прячет чек в собственную чековую книжку и удаляется бесшумной походкой лакея.

(12)

Мэр долго сидит за столом. Ему не нужна Библия как пища для размышлений – Писание въелось у него в кровь и плоть. «А нечестивые – как море взволнованное, которое не может успокоиться и которого воды выбрасывают ил и грязь». Исайя уже все сказал по этому поводу. Но разве не написано в Евангелии от Иоанна: «…не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?»

Это решающий довод. О, как трудно, как трудно быть христианином в этом непонятном мире. Ибо Господь, сотворивший мир, и его Сын, кажется, расходятся во мнениях по многим важным пунктам.

Сэмюэл гордится своим успехом в роли политика-радикала и все богатеющего бизнесмена. Он владеет не только весьма прибыльной портняжной мастерской, но и отличной фермой под названием Гангрог-холл. «Холлами» называются усадьбы местной знати, и Гангрог-холлу, конечно, до них далеко, но он неизмеримо превосходит простое обиталище ремесленника. Сэмюэл также владеет им полностью, а не арендует. Именно здесь он тешит свое пристрастие к хорошим лошадям. А хорошие лошади быстро бегают, и владелец таких лошадей любит, чтобы они выигрывали скачки.