Уолтер был умником, а Дэвид – веселым мальчиком и всеобщим любимцем. Уолтер был набожен и прилежен и отправился учиться в хороший пансион – не в одну из знаменитых английских закрытых школ для мальчиков, но в школу для валлийских веслианцев. Там он завоевывал награды одну за другой и обнаружил особые склонности к математике. Он организовал молитвенные собрания таких же набожных мальчиков, безупречно соблюдал заветы веслианской религии и с этой целью испытующе заглядывал себе в душу, как положено веслианцу. Он был плотного сложения и за необычайно толстые ноги получил кличку Воротные Столбы. Дальнейшее направление его жизни было видно довольно ясно. Как все верующие мальчики, он одно время хотел стать священником, но скоро оставил эту мысль и решил пробиваться в государственные служащие. На государственной службе всегда найдется место хорошему математику, а Уолтер к тому же был способен к языкам: он с детства говорил по-валлийски и по-английски, а двуязычие дает большую фору в изучении латыни и греческого, и он впитал эти языки практически без усилий. Министерство финансов, Министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел – казалось, ему открыты все пути, и когда наконец он завоевал стипендию на обучение в Оксфорде, карьера была уже практически у него в кармане.
Но судьба решила иначе. Когда Уолтеру исполняется восемнадцать, его мать заболевает и собирается умереть. Лежа при смерти, она подзывает сына:
– Уолтер, милый мой мальчик. Пожалуйста, обещай мне никогда не бросать отца. Он нуждается в тебе. Он не такой сильный, как кажется. А Дэвид, как ты знаешь, нас очень разочаровал. Обещай мне, милый.
Уолтер встает на колени у кровати и обещает, ибо кто может отказать матери, лежащей на смертном одре? И это – во многих важных аспектах – знаменует его конец. Уолтер молит Господа о даровании сил, чтобы выполнить обещанное, стать посохом и опорой для отца. Не проходит и двух недель, как мать умирает.
Дэвид действительно разочаровал родителей. В Лондоне он выучился изящному искусству кройки. Он в самом деле хороший закройщик, но портит много дорогой ткани, поскольку вечно нетрезв. Сэмюэл уверен, что стоит возложить на сына ответственность, и он образумится, и потому покупает Дэвиду собственную портняжную мастерскую в Макинлете, где Дэвид становится надежной опорой местных кабаков. А также и железнодорожного буфета, ибо в Уэльсе пабы по воскресеньям не работают, но добросовестным путешественникам дозволяется испивать в вокзальном буфете. И вот я вижу, как Дэвид, веселый рыжий негодяй, перед прибытием каждого из двух воскресных поездов крадется вдоль железной дороги с пустым чемоданом в руке; когда поезд останавливается, Дэвид несется вдоль путей, перелезает барьер, ограждающий станцию, и бежит прямиком в станционный буфет – убедительная фигура добросовестного путешественника. Конечно, девушка-буфетчица знает его в лицо и видит насквозь его уловки, но она, как часто свойственно буфетчицам, великодушна и готова его понять. Проходит совсем немного времени, и портняжная мастерская закрывается, а Дэвид возвращается к отцу – блудный сын, для которого режут тощайшего, чахлого тельца. Скорее черную овцу, острят в Траллуме.
Конечно, Сэмюэл как справедливый отец не мог подарить Дэвиду отдельную лавку и при этом обойти Уолтера, и отписывает ему половинную долю в своей траллумской швейной мастерской, отныне именуемой «Гилмартин и сын». Но портной из Уолтера никакой. Он прилежен и почтителен, но сердце его рвется в Лондон, в Министерство финансов. После смерти отца у Уолтера остается часть лавки, не пожранная кредиторами, и позор, причина которому – Дэвид.
Дэвид бесстыден, как часто бывают профессиональные пьяницы, и по рыночным дням его можно видеть на улице возле мастерской «Гилмартин и сын»; он шатается среди лошадей и карет, выкрикивая: «Поглядите на него! Поглядите-ка на моего брата Уолтера, который жалеет своему брату грошей на пинту пива! Вот они, христиане!» Горожане отводят глаза, а сидящие в каретах местные дворяне и помещики преисполняются отвращением. Уолтер прячется в мастерской, в самой дальней комнате, среди портных, которые сидят по-турецки на низкой платформе и работают иглой или утюгом, положив гладильную доску прямо себе на колени. Они не смотрят на Уолтера, но слышат вопли Дэвида. Хоть они и жалеют Уолтера, но все же грязь частично пристает к его имени.
(15)
Но жизнь Уолтера не совсем беспросветна. Его уважают в молельне, и, кроме того, он черпает великую силу в своем браке.