Убогие атеисты

Так хищник рычит, когда не думает отпускать жертву. Когда перед прыжком остаётся пара мгновений, когда его триумф охоты необратим, когда всё предрешено, но добыча ещё жива.

– Просто всё так получилось, – лепечет Чмо, поглядывая на Гота из-под бровей, проверяя, как действуют его оправдания.

Они не действуют.

– Просто? А ты не допускал мысли, что я волнуюсь? Что трачу время на поиски? Вдруг тебя сбила машина? Вдруг заблудился в городе? Вдруг попал в сексуальное рабство к какому-нибудь мужику? Ты хоть иногда можешь меня пожалеть? – произносит давно заготовленную речь.

– Но ты же сам сказал, что неважно, есть я или меня нет! Что я не особенный, чтобы тратить на меня внимание! – изумляется Чмо.

Гот победно отмечает, что его колкости запали в душу.

– М. Вот как? Получается, ты видишь только себя, – уже слабее атакует парень.

– Ты прав. Я повёл себя слишком инфантильно и импульсивно. Я каюсь! Но давай наладим отношения? Давай снова жить вместе? Давай помогать друг другу? – с надеждой молит святоша.

– Помогать друг другу? О какой помощи речь? Очнись! Ты просто роешь мне яму! – от возмущения давится слюной Гот.

– Как?! – аж приседает Чмо.

И в его возглас фальшивая искренность. Оксюморон, который становится заурядным явлением.

– Проходи. Обсудим, – вяло освобождает дверной проём парень. Его глаза стреляют упрёками. Превосходством. И справедливой укоризной. – Где жил? – сухо интересуется, сплетая руки на груди.

– Меня подобрала одна женщина, – пожимает плечами, краснея, мальчик.

– Надо же, как интересно. Значит, у тебя были любовные похождения? – ухмыляется Гот.

– Боже упаси! – испуганно отнекивается Чмо.

И в этом его возгласе отражается долгое напряжение. За этим возгласом стоит какое-то мучительное ожидание. Возглас предполагает трудную историю, и Гот даже ошарашенно осознаёт, что всё это время у Чмо текла своя жизнь. Он был заложником собственной реальности.

– Нарочно талдычишь про спасение с помощью искусства? – продолжает скупой опрос.

– В смысле? Ты чего? – приближается вплотную мальчик, расшнуровав и сняв ботинки.

– А того! Думаешь, по телику не показывают, как ты посещаешь места с «угнетёнными и нуждающимися»? – скалится брюнет. – Что дальше? Может быть, пустишься в тур по стране? А?

– Нет. Я не пойму, почему ты сердишься, – осторожно мяукает ангелок.

– Да потому что твоя правда вредит моей! – тычет в грудь пальцем-восклицательным знаком.

– Я не нарочно. Если ты помнишь, то я вообще первым создал свой трактат. Я действую не из вредности. Я читаю стихи не чтобы стянуть одеяло на себя. А чтобы помочь людям. Но им не помогается, – вздыхает поэтик, прибегая к своей дурацкой манере словообразования. – Поэтому я решил обратиться к тебе…

– Только поэтому?! – ахает Гот, теряя последние крупицы самообладания. – Ты соизволил вернуться не из-за меня, а из-за своих стишков?! Из-за своих несчастных людей?! – задыхается Готик.

– И ради тебя тоже! – поспешно встревает Чмо, но его заискивающая ремарка лживая, мерзкая и жалкая.

– Тогда можешь убираться обратно! – в сердцах – хотя у него не было грозди сердец, у него вообще не было сердца в привычном понимании этого слова, вместо него в грудной клетке бился алый лайк – прогоняет мальчишку Гот.

– Погоди, – мягко бормочет тот, зачем-то показывая ладони. Зачем-то выставляя их вперёд, будто рядом резко распахивается дверь кабинета. – Мы ведь можем выступать дуэтом! Наши теории не исключают, а подкрепляют друг друга! – пылко вырывает из себя Чмо.

Его фраза не столько успокаивает, сколько озадачивает обиженного парня. Вводит в ступор.

– Каким образом? – отвисает тот после минутного оцепенения.

– Вместе мы можем устроить зрелище. По-настоящему влиятельное и запоминающееся. Чтобы кто-то прекратил себя резать или лежать, связанный депрессией, нужно лишь перенасытить его кровью, царапинами или лежанием. Довести до отвращения. До крайности. До абсурда. И именно ты способен это показать, – вдохновенно рассказывает Чмо.

– Правда? Как мило, что ты такого высокого мнения обо мне, – иронизирует Гот, но без надменного огонька. Он пробует предложение, расценивает его, проверяет на наличие ущербов себе. – И что именно от меня требуется? – ломается в конце.

– Смотря когда. Мы ведь будет отзеркаливать публику. Предстанем перед мазохистами – тебе придётся бить меня до рвоты, до омерзения. Предстанем перед меланхоликами – бубнить, нагнетать, подмечать всё плохое вокруг, – приводит примеры Чмо.

– Тогда давай, – ласково улыбается Гот. И взгляд его теплится, восклицательные пальцы примирительно заползают в ладонь Чмо. – Предстанем перед убийцами?

Глупенький Чмо счастливо обнимает Гота. Глупенький Чмо облегчённо кладёт подбородок на его плечо. Глупенький Чмо всегда знал, что Гот на самом деле любит его.

Смертёнок

Чмо рад вновь оказаться в своей комнате с персиковыми обоями, Матвейкой и приятной письменной мелочью. Всей той утварью, что он скопил. Блокноты, карандаши, тетради… Чмо встаёт на своё место, ему делается мирно и комфортно. Он счастлив закрыть гештальт. Теперь они с Готом снова лучшие друзья и сотрудники.