Убогие атеисты

Чмо просит Гордость, чтобы та организовала выступление для трудных подростков. Потому что именно эту публику выбрал Гот. Приятна его вовлеченность в проект. Его подлинный интерес. Нельзя пренебрегать его мнением. Если он сделает всё по-своему, то обидит Гота, подчеркнёт своё главенство.

Для намечающего мероприятия Чмо создаёт отдельный цикл стихов. Повышенная ответственность не позволяет снизить качество. Нужно выстрелить так, чтобы ни у кого не осталось пути назад. Чмо зовёт своего музёнка, говорит ему «кис-кис» и «гули-гули-гули», и его золотистый крылатый помощник не заставляет себя долго ждать.

Чмо не выдавливает из себя слова, не терзается поиском и не выжимает яркой мысли. Потому что он подхвачен волной желания. Он просто исполняет потребность выговориться. Образы формируются в нечто цельное. Чмо и его музёнок сходятся на том, что историю выгодней подать в качестве поэмы. Поэмы о том, как грешники отправляются к Богу, чтобы выколоть тому глаза. Чтобы тот ослеп и не обнаружил их злодеяний. Чтобы избежать кары, чтобы бумеранг правосудия не снёс их головы. Одно преступление тащит за собой второе. И рождается тотальная жажда.

Как только появляются мышцы, сразу хочется их укреплять. Как только наносишь татуировку, тут же планируешь набить вторую. Как только берешься за книгу, уже сочиняешь сюжет для следующей истории. И не можешь остановиться. Попадаешь в круг вечной погони. Делаешь шаг, и горизонт отодвигается на два.

Пролог

Подавай кисель

Тёмно-розовый,

Зазывай гостей

И философов.

Будет пиршество,

Будет миршество,

Будет тиршество

И кумиршество.

Будет день-блондин,

Ночь-брюнеточка.

И начнём платить

Чёрной меточкой.

Будет колдовство,

Будет сольдовство.

Будет больдовство,

Будет хворьдовство.

Слёзы горькие

Мы выдаиваем.

Глазки зоркие

Закрываемы.

I

Слёзы срывались, как наркоманы,

Падали духом на простыню.

"Поздно" случалось смертельно рано,

Грешники думали: "Не убью".

Грешники, глупые, ошибались,

Чувства не пробуя обуздать.

Их ураган максимальнобаллен

Мысли грохочут, как поезда.

Грешники ждали своей расплаты

И заметали в бреду следы.

Чтобы убийство от Бога спрятать,

Ловко придумали: ослепить!

Полная темень секреты скроет,

Страх испарится, уйдёт беда.

Белые руки по плечи в крови,

Руки, привыкшие убивать.

Путь протекает печально вяло,

Ужас читается на лице.

Грешники поняли: кровь бывает

Вязкой и розовой, как кисель.

Чмо заканчивает работу в аккурат перед отъездом. Он горит изнутри. Он проглатывает стеснение, он повторяет зарифмованную речь, он садится в машину. Рядом присаживается Гот, молчаливый и далёкий. Над передним сиденьем видны только волны бирюзовых волос. Гордость передвигает рычаг, и шины наматывают на себя мокрые листья. Чмо напивается разряженным осенним воздухом, наблюдая за тем, как развивается пёстрый атласный шарф, повязанный на шеи их водителя.

На удивление, Гот не задаёт никаких вопросов, хотя видит Гордость впервые. Наверное, оправдывает его Чмо, сильно волнуется. Чмо считывает его волнение, прислоняет его к себе. Волнение Гота отпечатывается на лице Чмо, и больше Чмо не в состоянии пить сырой воздух.

– Боязно, – признаётся напарнику мальчик.

Тот сочувственно закусывает губу, напоминая хозяина, жалеющего собаку, которую собрался усыпить.

– Голубчики, мы на месте, – с кокетливым придыханием оборачивается Гордость.

Её лицо погребено под слоем кремов. Закопано. Можно сказать, зарыто.

– Выходим, – решается Чмо, стараясь унять прыгающее внутри сердце и вытащить вату из ног.

Выступать предстоит на улице. На небольшой деревянной сцене, напротив которой стоят уже занятые скамейки.

– Ох, как же хочется отказаться от всего, струсить и отменить это безумие, – жалобно трясётся Чмо.

– Не бойся, – говорит Гот. – Я о тебе позабочусь, – говорит Гот, что звучит не как утешение, а как угроза.

– Спасибо, – одаривает его вымученной улыбкой.

Их встречает ведущая этого безумия, отзывчивая девушка в тёплом пиджаке, сообщает о времени, даёт наставления, сообщает, когда объявит их выход.

Чмо кажется, что в его горле застряла жаба. Она квакает там, гоняя по шее почти невидимый кадык.

– …А теперь поприветствуем двух молодых людей с необычным номером, которые они для нас придумали! – зычно объявляет девушка, уступая им место у стойки микрофона.

Чмо, из последних сил оставаясь в сознании, преодолевает три ступени и трясущимися ручками берёт микрофон.

– Добрый день! – волнуясь, начинает.

– Сегодня здесь прозвучит поэма-притча о том, что каждый волен ошибиться. О том, что каждый имеет шанс вырваться из порочного круга. Что каждый заслуживает прощения, – оглядывает ряды лиц.

– Итак, приступим! – кивает Чмо, подбадриваемый жидкими аплодисментами поддержки.

– Будет тиршество! – рвёт горлышко Чмо.

– Белые руки по плечи в крови! – его голос развивается по ветру, как пёстрый шарф Гордости. Как флаг. Как знамя.

– Славьтесь, бедные! Славьтесь, грязные! – добавляет жесты, вскидывая кулак.

– Кровь кисельную пей по праздникам! – расходится.