Убойная примета

Парень кинулся наутек. Постовенцев – за ним. Оперативник был мощнее, парень – изворотливее. Он кидался из стороны в сторону, сбивая капитану темп и измотал бы его, если бы в очередном прыжке Постовенцев не предугадал направление поворота и не повалил парня на землю. Пара ударов дополнили ускорение падения.

– Щас ты… у меня… – восстанавливая дыхание и с усилием поднимая бегуна за шиворот, проговорил Постовенцев. – За заранее не обещанное… следом пойдешь… мразь.

– Я ничего не знаю! Не надо!

– Говори, что видел, гнида!

– Это все Нинка-корова!

– Какая корова?

– Врачиха!

Постовенцев так оторопел, что выпустил воротник парня, и тот шлепнулся задницей на траву.

– Борткова, свидетельница? – Парень закивал. – Из медпункта вашего? А она при чем?

– Так она с ним… это… все знают. А он начал к Светке ходить. Она ей морду била сначала, потом стекла била.

– Кто кому?

– Нинка-корова Светке!

– Светка – это покойница? – уточнил подбежавший Дягилев. – Так это бабы так поругались?

– Ну! – Парень уже понял, что попал, поднялся и стал отряхиваться, исподлобья бросая злобные взгляды на оперативников. – Нинка-корова пошла…

– А чего она «корова»?

– Вымя здоровое.

– А-а…

– Ну вот, пошла она к Светке вроде как поговорить, а та начала задом вилять, что Сашок с ней будет. Они очень орали. А потом замолчали. Я смотрю: Нинка бегом бежит, рот зажимает, только и видел ее. А потом я заснул.

– Заснул?

– Да я того… сонный был. Меня рубануло. А проснулся, уже Сашок подошел.

– И что Сашок?

Дягилев готов был задушить незадачливого свидетеля.

– Он в дом зашел, сразу вышел и давай об себя что-то вытирать, потом к сараю пошел. И я опять заснул.

– Сука ты, – с чувством сказал Постовенцев. – Пошли, покажешь, где был все это время. Какого черта молчал, когда Сашка твоего вязали?

– Да я спал. А потом пошел к Апыну отмечаться, а тот злой был, выгнал меня, еще сказал, что на наркоту проверять будет. Что мне там разговоры говорить. Не закрыли, и ладно.

– Ну это просто… – Слов не хватало.

Втроем они прошли к месту, которое парень описывал как свой «схрон». Действительно, его не увидеть: плетень, куча сухих веток, старый покосившийся сарай, груда камней, а между ними – соломы с полстога.

– В соломе спал, – пояснил парень. – Все видно, а меня – нет. Я тут часто кемарю. Кемарил. Теперь не буду.

– Привидений боишься?

Парень глянул на Постовенцева как на дурачка.

– Вы схрон знаете. Покемарить не дадите.

Борткова долго не отпиралась – Дягилев прямо с порога сообщил, что любовник ее «сдал» и вот-вот выйдет, а она, напротив, вот-вот сядет, – но устроила отвратительную истерику с попыткой выцарапать что-нибудь на лицах оперативников, с укусами пальцев, визгом и разрыванием на себе блузки, под которой оказался непривычный для села красивый кружевной бюстгальтер.

От двери послышалось неодобрительное ворчание женщин-понятых. Постовенцев все же врезал Нинке-корове по спине и, когда у нее перехватило дыхание, исхитрился надеть женщине наручники и силой усадить на стул.

В медпункт прибежал Апыев в домашней одежде, но с пистолетом. Степа – парень, сдавший фельдшерицу, – при виде него заметно приуныл, но, увидев, что Апыеву до него нет дела, снова расслабился.

– Что здесь?! – возопил участковый. – Нина Власьевна!

– Убийца твоя Нина Власьевна, – сплюнула одна из понятых.

Борткова, выпив стакан вонючей субстанции, которой ей накапал понимающий в лекарствах Дягилев, перестала истерить и теперь только всхлипывала, колышась огромными грудями в лифчике. Постовенцев звонил начальству.

– Остались крайне недовольны, – сообщил он, нажав «отбой». – Розыск все равно в говне.

– Чего так?

– Что сразу преступника не взяли.

– Ну так в итоге взяли же.

– А человек пострадал.

– Сашок, что ли? – хрюкнул Степан. – Да у него третья ходка, он только выспался в крытке вашей.

– А тебе бы все спать.

– Да, парень дело говорит, – вступился Дягилев, – Минченкову не привыкать, а за то, что он следствие по ложному пути водил, триста седьмую как пить дать получит. Будет думать в следующий раз. Королеву звонил?

– Да, мчит. С Марченко вместе.

Борткова что-то, всхлипывая, бормотала, обращаясь к Апыеву. Тот сначала стоял с выражением крайнего безразличия на лице, но потом все же подошел ближе, выслушал и повернулся к операм:

– Она переодеться просит.

– Да фиг там.

Участковый развел руками.

– Я хоть… трусы возьму с собой… у меня нет тут никого. – Борткова протяжно всхлипнула.

– Сашок твой принесет, – отмахнулся Постовенцев. – Он знает, где что лежит. Бонни и Клайд, блин… Ты вообще понимаешь, что женщину убила, а? Понимаешь? Убила, жизни лишила, навсегда! Молодую девку! Трусы ей…

Он махнул рукой и вышел из медпункта.