Убойная примета

Ведиляева оставалась совершенно спокойной, и вот это было хуже всего. С ее характером такое ледяное спокойствие – это признак приближающегося инфаркта. Лучше бы уж пусть орала, что милиция ничего не делает…

В морге Ведиляева вела себя так же – отрешенно-спокойно. Хотя от ее дочери осталось мало чего, воспринимаемого нормальной человеческой психикой, она внимательно осмотрела труп, после чего повернулась к Постовенцеву и сказала:

– Да, это Аня. Где подписывать?

И снова – все то же спокойствие. Ведиляева поставила подпись в протоколе опознания, затем – под дополнительным объяснением, наскоро «накиданным» Постовенцевым, и снова подошла к трупу.

– Как она обгорела?

– Бензином облили после смерти и подожгли.

– Точно – после смерти?

– Абсолютно точно.

– Хоть это хорошо. – И Ведиляева вдруг, пошатнувшись, схватилась рукой за сердце, царапая кофту, начала судорожно хватать ртом воздух. Постовенцев успел ее подхватить до падения; лицо женщины стало иссиня-белым, глаза закатились.

– Анастасия Алексанна! Кто-нибудь!

Прибежал эксперт, попытался помочь. За минуту приехал реанимобиль, дежуривший у больницы и тут же вызванный санитаркой, – бесполезно. Ведиляева скончалась от обширного инфаркта, судя по всему, еще на руках опера.

Постовенцеву было так плохо на душе, что он не поехал в отдел, а отправился на речку и долго сидел в машине, выпивая и не чувствуя ни опьянения, ни вкуса спиртного.

Допросы, допросы, допросы… Обыски, опять допросы… За нераскрытые убийства плотно взялись «наверху», и дня не проходило без разгромных совещаний. Демьяненко переселился на работу, Дягилев забросил все текущие дела и пытался восстановить картину и объять мир. Постовенцев, с ужасом ожидавший очередной «потеряшки», и вечно ищущий приключений Березяк помогали по мере сил. Шинкаренко сказал, что «он за всех работать не нанимался», а Терещенко ушел на больничный.

Газиев был одновременно везде, но основное легло на плечи двух оперов по линии особо тяжких преступлений. Оба Управления, СК и МВД, а также районная и краевая прокуратуры, кажется, дай им волю, четвертовали бы сотрудников.

И снова – пустота…

Мелешко тоже досталось – правда, по касательной, но участковый переживал так, как будто это, как мрачно выразился Дягилев, «личная месть». Все понимали, что вина не его, что, будь у него в районе хоть одна зацепка, он бы душу вытряс, но убийства раскрыл; но опять же – почему его территория? Кого он проглядел?

В наконец-то наступившую субботу Демьяненко собрался выспаться, но если не судьба – то не судьба. В семь утра позвонил дежуривший Рома Дягилев и сообщил новость, от которой и сон слетел, и предвкушение выходных пропало.

– Леш, извини, если разбудил, но это же наша тема… в общем, Мышин явку написал по всем трупам серии. Мол, специально тогда заяву приносил, чтобы понять, кто умнее – он или мы.

Демьяненко сел на кровати и помотал головой.

– Да бред. Кто его задержал, явку отбирал?

– Никто. Там не явка, там просто… короче, он повесился, а дома на столе письмо в конверте на имя Рушникова. Дочь вернулась со смены, обнаружила труп. Письмо мы изъяли.

Демьяненко поднялся и поковылял на кухню налить воды.

– Ерунда это все, – через пару секунд сказал он. – Какой из Мышина насильник. Тем более у него автомобиля нет.

– Написал, что использовал такого Фирко Олега, у него есть авто. Фирко подвозил, а Мышин ждал его в определенном месте. А насчет насилия – принимал возбудитель каждый раз. Один раз, с Редяка, не получилось, он ей бутылку всунул.

«Утро должно начинаться с приятного», – мрачно подумал Демьяненко.

– Ладно, разберемся. Газиеву звонил?

– Да, он сказал тебя поднимать. Сам к одиннадцати будет.

– Приеду через час. Ерунда, – повторил капитан.

– Ерунда или нет, а описано все четко.

– Тогда звони Постовенцеву и дергай его тоже. Тебе же сменяться скоро.

– Да ну куда уж, с такими новостями…

– Следаку сам позвонишь?

– Давай лучше ты, – хмыкнул Рома, – меня там недолюбливают. И в семь утра вряд ли я их обрадую своим звонком.

– Ладно, приеду, прочитаю, определимся…

Меньше чем через час капитан уже читал написанное знакомым кривым почерком письмо покойного Мышина, озаглавленное: «Явка с повинной: устал быть неузнанным». Стиль точно его, не отнять, не прибавить. Мелешко показывал заявление Мышина в отношении президента – заголовком служила фраза: «Разоблачения в помощь уставшему народу». «Усталость» покойный вставлял куда надо и куда не надо.

Демьяненко не мог не поразиться деталям в «явке», которые могли знать в таком объеме лишь сотрудники, работавшие по серии. Все расписано так тщательно, словно Мышин после совершения преступления каждый раз садился рядом с трупом и заносил подробности в дневник. Чтобы не забыть.