Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

Дело было даже не в том, «как» я справлялась. Уверена, любой родитель вел бы себя так же. Быть матерью-одиночкой означает не только одной заботиться о ребенке. Отсутствие возможности чередоваться, купая его или укладывая спать, являлось отнюдь не самой большой моей проблемой. На мне лежал неподъемный груз ответственности. Я выносила мусор. Тащила домой продукты, которые сама выбрала в супермаркете и сама купила. Я готовила. Убирала. Вешала в ванной туалетную бумагу. Застилала постель. Пылесосила. Проверяла уровень масла в машине. Возила Мию к доктору, к отцу на выходные. На занятия танцевального кружка – если удавалось найти такой, где принимали в оплату пособие, – а потом назад домой. Следила за каждым ее движением, каждым прыжком, каждым карабканьем на горку. Качала на качелях, укладывала спать по вечерам, целовала, если она упадет. Стоило мне присесть, и я начинала волноваться. Все словно перекручивалось у меня внутри. Я волновалась, что моей зарплаты не хватит на счета за этот месяц. Волновалась о Рождестве, до которого было еще полгода. Волновалась, что кашель Мии усилится, она заболеет и не сможет ходить в детский сад. Волновалась, что Джейми снова устроит скандал, мы поругаемся, и он откажется забирать ее из сада по вечерам, лишь бы только усложнить мне жизнь. Волновалась, что мне придется переносить работу или пропускать заказы.

Все родители-одиночки, сражающиеся с бедностью, действуют одинаково. Мы работаем, любим, боремся. Но стресс и переутомление оставляют нас выпотрошенными. Без сил. Пустыми оболочками своего бывшего «я». Именно так я чувствовала себя в те дни после аварии. Как будто мои ноги едва касались земли, по которой я ступала. Казалось, в любой момент дуновением ветра меня может унести прочь.

Дом с клоунами

Я называла тот дом Домом с клоунами. Хозяйка обожала пейзажи Томаса Кинкейда – ими были увешаны все стены первого этажа. Но на длинной лестнице, ведущей наверх, висели в ряд картины с изображениями клоунов. Грустных клоунов. Их портреты, провожавшие меня глазами. Статуэтки клоунов она собирала тоже, но картины были хуже всего. Глядя на них, я чувствовала себя беспомощной. Испытывала одновременно ужас, отвращение и любопытство – кто согласится повесить такое у себя на стене? А если электричество вдруг отключится и луч света от фонарика выхватит из темноты клоунское лицо? Можно же до смерти испугаться!

Раз в месяц я делала уборку на нижнем этаже, где для двоих взрослых сыновей хозяева устроили отдельные спальни с ванной. По-моему, мальчики никогда там не жили, но их детские сокровища были аккуратно расставлены по своим местам. Я стирала пыль с кассет Белл Бив Дево, школьных фотоальбомов, будильника с Микки Маусом; взбивала подушки, а сверху сажала игрушечного медведя. Но в тот день, впервые выйдя на работу после аварии, я первым делом прошла в ванную.

Мне казалось вполне естественным запереться там, чтобы защититься от зияющей пустоты, навалившейся вдруг со всех сторон. В ванных вообще хорошо прятаться. Мне хотелось распластаться на полу, на животе, закрыв голову руками – так нас учили делать в случае торнадо, – словно мир собирался обрушиться на меня. После аварии Дом с клоунами, большой трехэтажный особняк с видом на город, в котором мы когда-то жили с Тревисом, словно лишний раз указал мне на то, насколько моя жизнь вышла из-под контроля. Насколько я не уверена в собственном будущем. Как финансово не защищена.

Я упала на колени перед унитазом и сделала вдох, считая до пяти, прежде чем выдохнуть. Одновременно я сворачивала треугольником кончик туалетной бумаги – один уголок, потом другой, пока треугольник не будет ровным. Закончив, я потянулась рукой к своей коробке за желтыми резиновыми перчатками. Из них на пол посыпались осколки стекла.

Слезы заволокли мне глаза. Туалет, который только что казался мне надежным укрытием, теперь напомнил кузов грузовика, в котором прессуют мусор. Я схватилась за ручку двери и распахнула ее, ловя ртом воздух. Из моей груди вырвался животный стон, а потом рыдания. Днем раньше Джейми, забирая Мию возле причала, пронзил меня многозначительным взглядом; он прилетел туда, явно ощущая себя супергероем, спасающим свою дочь от злой ведьмы, которая ее едва не убила. Мия начала плакать, протягивая ко мне руки.

– Нет, любимая, – сказал он, – тебе лучше пойти со мной.

И потом этот взгляд.

Я сидела на полу возле душа, упираясь лбом в колени, и гладила рукой пушистый коричневый коврик. Звук лопающегося стекла по-прежнему отдавался у меня в ушах, заставляя сжиматься все в груди. Я на работе, – говорила я себе. – У меня нервный срыв, а я на работе.

Внутри перчаток тоже были осколки стекла. Я вытряхнула их и надела перчатки, но слезы слепили меня, поэтому я снова их стащила и закрыла ладонями лицо в попытке спрятаться.

Потом достала телефон и нажала кнопку с домашним номером Пэм.

– Я плачу и не могу остановиться, – сказала я. – Пэм, я не знаю что делать. Слезы не прекращаются.

Я едва могла дышать.