Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР

Двоякое отношение советской власти к парапсихологическим исследованиям, ведущимся в НИИ-андеграунде, выражено в статье известных психологов Владимира Зинченко, Алексея Леонтьева, Бориса Ломова и Александра Лурии, опубликованной в 1973 году в «Вопросах философии»; с одной стороны, пишут авторы статьи, «по-видимому, некоторые из так называемых парапсихологических феноменов действительно имеют место», но, с другой стороны, «анализ состояния так называемой парапсихологии показывает, что она крайне засорена антинаучными концепциями и в значительной степени стала полем деятельности мнимых специалистов»[803]. А потому нужно «пресечь активность малоквалифицированных и воинствующих парапсихологов, которые берут на себя функции добровольной и далеко не бескорыстной пропаганды, выступая с многочисленными докладами и лекциями по парапсихологии»[804]. Упоминая «мнимых специалистов», Лурия и остальные, вероятно, откликались на дело Эдуарда Наумова, в марте 1973 года арестованного за чтение нелегальных лекций по парапсихологии и приговоренного к двум годам лишения свободы[805].

Если государство хотело уменьшить внимание советских граждан к парапсихологии, то изоляция Наумова действительно могла показаться логичным шагом. Наумов был самым известным и самым активным парапсихологом в СССР; кроме того, он, видимо, умел угадывать невысказанные желания публики и учитывать их в своих парапсихологических поисках.

В этом смысле показательно расхождение Наумова с Коганом.

Наумов прекрасно понимает, что советское общество меняется, что вера в межпланетные полеты, кибернетическую революцию и светлое коммунистическое будущее сходит в стране на нет, а пафос научного познания и преобразования мира постепенно замещается консюмеризмом и эскапизмом[806]. Мечтающих о «нормальной жизни»[807] советских людей уже не сильно волнует, каким образом генералы могли бы держать связь с экипажами подводных лодок и космических кораблей, а академические рассуждения о том, длинными или сверхдлинными волнами передаются мысли на расстояние, все чаще вызывают не восхищение, но откровенную скуку. Упорствуя, по примеру Когана, в изучении телепатии, советская парапсихология рискует тихо умереть, как умирают в семидесятые годы «космический» и «церебральный» энтузиазм. Впрочем, парапсихологический НИИ-андеграунд в целом успешно реагирует на вызовы вступившей в свои права застойной эпохи – и с конца шестидесятых до середины семидесятых в советской парапсихологии складывается совершенно новая парадигма.

Ярким примером служит здесь книга Евгения Закладного, активно распространяющаяся в самиздате и предлагающая принципиально иное понимание телепатических контактов. Автор апеллирует к учению йогов и использует понятие «праны» – особой энергии, которую поставляют в организм солнечные лучи и аэроионы[808]. Прану можно накапливать в теле (с помощью «полного дыхания») и расходовать, отправляя телепатемы, однако главный ход Закладного состоит в постулировании нового медиума, переносящего мысль. Теперь это не радиоволны, но «общее биомагнитное поле планеты»[809]. Биомагнитное поле функционирует одновременно как хранилище и передатчик информации (и потому подчиняется законам кибернетики) и связывает между собой все живые существа. Соответственно, в любом телепатическом контакте задействованы не только индуктор и перципиент, но множество находящихся между ними людей, птиц, зверей, растений, грибов и бактерий, передающих друг другу, словно эстафетную палочку, возмущение биомагнитного поля. Информация «может быть передана в результате усиления живыми существами планеты, без различия степени их организации»[810]; так, например, эксперимент «Наутилуса» оказался успешен лишь потому, что «каждый кубический сантиметр океанской воды населен множеством живых существ»[811].

Используемый Евгением Закладным термин «биомагнитное поле» совсем не случаен – в застойном СССР много говорят о магнитных полях и их влиянии на организм.