В массовой печати понятие «установки» появилось после 1979 года, когда в Тбилиси был организован Международный симпозиум по проблеме неосознаваемой психической деятельности. На мероприятие пригласили таких звезд гуманитаристики, как Романа Якобсона и Луи Альтюссера, а главной целью была реабилитация в СССР учения Фрейда – однако целый ряд советских участников говорил о том, что «мы должны искать резервы человеческой психики»[948]
и о психологической «теории установки», созданной еще в сороковые годы Дмитрием Узнадзе. В 1981 году выходит фильм «Жгучие тайны века», где с помощью «теории установки» объясняется, почему люди видят снежного человека, «летающие тарелки» и проч. (потому что заранее дали себе установку увидеть их; таким образом, «невероятные» явления пространства сводятся к очередным «тайнам психики»). На середину восьмидесятых приходится пик популярности гипнолога Владимира Райкова, убежденного, что с помощью внушения можно обучать людей самым разным навыкам и будить дремлющие в них способности: «Не подозревающих о своих талантах – сколько угодно. В гипнотическом состоянии, в его глубокой фазе, эти таланты (или, скромнее, способности) становятся очевидными и могут развиваться. Более того, они сохраняются и после окончания сеанса, закрепляются в так называемой “постгипнотической инерции”. <…> Прежде считалось, что человек полностью забывает все то, что он делал в гипнозе. В принципе он действительно не помнит этого, но если во время сеанса он, скажем, рисовал, то после окончания сеанса он начинает видеть мир как бы глазами художника, а после двадцати-тридцати сеансов он уже и без гипноза рисует так, что его работы можно смело показывать на выставках»[949]. Еще одним примером успешного внушения являются сеансы психолога Юлии Некрасовой по «одномоментному снятию заикания». Некрасова работала в НИИ Общей и педагогической психологии (там же, где Вениамин Пушкин) и создала собственную методику лечения, сочетающую «эмоционально-стрессовую терапию» психолога Казимира Дубровского, «парадоксальное дыхание» Александры Стрельниковой и «жестовую терапию» театрального режиссера и андеграундного писателя Евгения Харитонова[950]. В 1986 году о Некрасовой снимают фильм «Человек может все», и миллионы телезрителей видят, как в большом, заполненном народом зале харизматичная молодая врач выводит по очереди на сцену заикающихся людей, дает им громкие команды – и эти люди вдруг перестают заикаться.Именно в таком фарватере движется Кашпировский, внушающий советским гражданам избавление от болезней; и, подобно Некрасовой (высоко оценивающей работу Кашпировского: «Блестящий профессионал, великолепный практик»[951]
), он постоянно твердит, что «человек может все»: «Мы ищем лекарства в растениях, в животных, в минеральном мире. Но человек сложнее ромашки! В нем самом есть все необходимое для лечения, надо лишь активизировать выработку каких-то веществ в его организме. <…> А разве мало случаев, когда человек в исключительных случаях перепрыгивает стенки, многометровые канавы, поднимает такие тяжести, к которым в иное время и подступиться бы не посмел. Значит, в каких-то ситуациях организм сам вырабатывает необходимые лекарства для спасения, в данном случае нечто подобное допингу»[952]. Очевидно, Кашпировский продолжает давно знакомый советским людям разговор о «скрытых резервах»: «В связке “врач – пациент” я не считаю себя главным. Это организм пациента выбрасывает свои резервы… А я умею дать команду»[953]. Торжество подобного подхода словно бы подытоживает всю семидесятилетнюю эволюцию советского общества, давно переставшего быть обществом пролетариев (которым нечего терять, кроме своих цепей) и оказавшегося обществом обособленных (и непременно что-то накопивших) криптобуржуа. Идея Кашпировского, что в организме «самой природой заложена богатейшая фармацевтика, способная справиться с любыми очагами внутренних болезней – надо только “разбудить” источник саморегуляции»[954], притягательна именно потому, что настаивает – у каждого есть «внутренний резерв», позволяющий