Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири

Часть ссылки Анисимов провел в небольшом городке Ялуторовске Тобольской губернии. Он встретил там последних живых ссыльных участников Январского восстания, а также слушал рассказы местных жителей о пребывании поляков в ссылке. Свои впечатления он описал в упомянутой выше работе.

Для исследователей истории польской ссылки после Январского восстания «Исторический город» является особым источником. Это, пожалуй, единственная работа, в которой так подробно описаны жизнь и судьбы бывших ссыльных спустя более сорока лет после Январского восстания. Обращают внимание и наблюдения Анисимова о видении ссыльными Родины и непреодолимом желании туда вернуться в столкновении с жестокой действительностью. Мы публикуем работу в полном объеме.

Исторический город

I

Почти все сибирские города, — более отдаленные, и не столь отдаленные, — отражают в себе историю русской политической ссылки. В них видна она, «как прибрежные деревья в зеркальной воде прудов». Таким был и этот «исторический город» — Ялуторовск Тобольской губернии.

Когда я въезжал в него, в мае 1906 года, то видел перед собой на равнине, среди березовых рощ и болот, ровное пространство с версту в длину и с полверсты в ширину, заостренное трехоконными, серыми, бревенчатыми домиками. Они стояли по краям трех широких, пустынных улиц, из которых состоял весь этот, так называемый, город. В середине красовалось роскошное, по Ялуторовску[358], здание полиции, раскрашенное по фантазии местного исправника под национальный флаг: корпус был белый, крыша красная, каланча синяя. Невдалеке от полиции стояли два-три частных дома с железными крышами. На площади тянулись в два ряда запертые обычно торговые помещения, еще больше увеличивая крайнюю скуку ялуторовского пейзажа.

Совершенно неожиданно его оживляло стоявшее на краю грандиозное по этому городу, четырехэтажное каменное белое здание, уютно окаймленное березовой рощей. Это была большая пересыльная тюрьма на Великом сибирском тракте с конца девяностых годов прошлого века, когда была открыта Сибирская железная дорога.

Первое впечатление от этого города я получил совсем безнадежное. Ямщик, должно быть, заметил тоску на моем лице, отраженную от этого знаменитого пейзажа, и еще сгустил настроение совершенно презрительным отношением к моему месту жительства.

— В этом городе, — сказал он, — коров больше, чем людей, — и показал на широкую паскотину, где бродило стадо.

Затем он ткнул кнутом какую-то каменную руину (развалину) с колоннами и сказал:

— Это городская больница.

Больница эта была построена, как я потом узнал, еще в 1808 году каким-то купцом-благотворителем, подарена им городу и с тех пор, кажется, ни разу не ремонтировалась, хотя действительно числилась городской больницей с соответственным штатом и окладами жалованья, ежемесячно отпускавшегося по установленным ведомостям.

Когда ямщик подвез меня к «заезжему дому», то мне казалось, что в этом «городе» никогда не было ничего живого, что от века ни одно событие, бывшее в России, ничем не задевало этого глухого места.

Только накануне я был освобожден из Тюменской тюрьмы, где у нас политиков, скопившихся в количестве около 400 человек, шли непрерывные митинги и борьба с начальством. Перед тюрьмой с октября по декабрь 1905 года мы пережили дни «свободы» с их непрерывными демонстрациями, с октябрьскими погромами и декабрьской стрельбой на улице.

Когда я вошел в комнату с красными геранями в окнах, душную и тесную, мне казалось, что здесь нечем дышать, нечем поддерживать привычное биение жизни. Но, как я скоро узнал, это было ошибочно.

Действительно, сам Ялуторовск никогда не переживал никаких политических и общественных движений. В нем и тогда было всего 2000 жителей, 4000 коров, человек 40, или сколько положено по штату, уездных чиновников и некоторое количество уголовных ссыльных и их потомков, обслуживавших ялуторовское чиновничество. Жило здесь еще несколько купеческих семейств, которые и вели торговые операции с крестьянами всего уезда. Вот и весь город.

Но зато после каждого широкого порыва к свободе в России, Ялуторовск непременно приобщался к истории революции, принимая в свои недра часть ее жертв. И под крышами его трехоконных серых домишек в долгие годы ссылки глохло немало буйных сердец.