Учебник рисования

Детали ускользали от его внимания, не потому, что он не уделял внимания феномену, именуемому в философской литературе «другой», но по принципу очередности задач. Когда наступит царство свободы, жизнь каждого устроится сама собой. Придет время, и любой — в том числе обделенный вниманием сосед — обретет свободу, и исполнится слово Завета. Есть люди, приставленные ухаживать за огородом; есть те, в чьи обязанности входит забота о машинах; Рихтер отвечал за историю. Людям кажется, что события в их жизни сыплются, как горох; это не так в них есть логика. Профессору Татарникову видна эта логика, ему кажется, что история есть череда событий, обусловленная особенностями географии и культуры; это не так, существует еще и замысел. События, те, которые сыплются, как горох, — есть растительная жизнь человечества, иными словами, социокультурная эволюция. Однако помимо роста растения, процесса, который может наблюдать садовод (например, историк Татарников), есть закон, по которому растение вырастает из брошенного семени. Этот проект растения, заложенный в семени истории, и был заботой Рихтера. Существует Великий проект мировой истории — и события жизни людей есть этапы реализации этого проекта. За проектом следует ухаживать, как ухаживают за деревом, стимулировать его рост, но сам процесс роста — еще не история. История была задумана с самого начала, как внятная и ясная вещь, ее цель сформулирована уже в семени, из которого вырастает дерево, — надо помочь истории состояться. А дерево истории болеет, его сучья сохнут, в него бьют молнии — и оно может погибнуть. Затем и приставлены садоводы к дереву, а пророки к истории, чтобы Великий проект состоялся, чтобы семя дало плоды. Каждый этап развития — результат усилия, предпринятого очередным пророком.

Соломон Моисеевич Рихтер пересказывал эти соображения много раз — Павлу, Лизе, Татьяне Ивановне, Сергею Татарникову и проститутке Анжелике. Неужели непонятно? Где же, спрашивал собеседников Рихтер, где сегодняшний Исайя? Да вы, Соломон, и есть Исайя, добродушно говорил ему Татарников, хватит с нас. Зачем два Исайи — еще подеретесь.

II

Когда дом Рихтеров стала навещать Юлия Мерцалова, она сделалась терпеливым слушателем стариковских пророчеств. Юлия Мерцалова заезжала к старикам по дороге на работу, приносила яркие коробки конфет Татьяне Ивановне. Татьяна Ивановна не притрагивалась к подаркам, не произносила ни слова; сжав тонкие губы, уходила в свою комнату и плотно закрывала дверь. Заботу о гостье брал на себя Соломон Моисеевич — он приглашал Юлию в кабинет, усаживал на стул, принимался излагать основные проблемы мироздания. Ему казалось, что всякий человек (в особенности красивая женщина с высокой грудью) должен быть увлечен глобальными замыслами истории. Склонив красивую голову к плечу, сложив гладкие руки на коленях, Юлия слушала внимательно и особо яростные пассажи речи озаряла улыбкой. Ее ждали в редакции, график работы был таков, что всякая минута дорога, но Юлия не прерывала старика и улыбкой одобряла пафос. Я понимаю ваше волнение, говорила эта улыбка. Иному может показаться, что вы неадекватны. Кто-то считает, что вы не замечаете реальности. Но я-то знаю, как вы правы. Она ласково улыбалась старику, а Рихтер объяснял, как устроен мир.

— В начале было Слово Завета. Это зерно, из которого растет история. Видите, как все просто. Люди совершают глупые поступки — и затрудняют процесс роста, но История исправляет ошибки социокультурной эволюции. Вам понятно, Юленька?

— Я редактор, и каждый день исправляю ошибки других.

— Тогда вам должно быть ясно.

— Людям свойственно совершать ошибки, — говорила Юлия, и улыбка понимания, немного печальная улыбка, появлялась на ее аккуратных губах, — к счастью, их возможно поправить.

Она так говорит, думал Павел, потому что не сразу встретила меня, потому что совершала ошибки в жизни, но теперь наша история отменила прошлое.

— Бог, — говорил Юлии старик Рихтер, — он вроде главного редактора газеты — придумывает общую концепцию. Вам это знакомо, не правда ли? Кто у вас там главный редактор?

— Баринов. — Улыбкой Мерцалова показала, что упоминать такое ничтожество, как Баринов, в присутствии великого философа — смешно. Но если хочется говорить о пустяках — извольте. Рихтер оценил эту улыбку снисхождения к Баринову.

— Потап Баринов, — Рихтер пожевал губами, — это партийный функционер? Я слышал о нем — мерзавец. Вы с ним работаете? — Соломон Моисеевич обеспокоился. — Боретесь за свободное слово?