Учебник рисования

Обнаружились, разумеется, общие знакомые. Вы знаете Юлию Мерцалову? Сколько стиля, и одновременно — ум, ответственность. Газету делает практически одна: Баринов (строго между нами) жуир. Но что за жизнь у женщины, это между нами. Состоит, как теперь говорят, в гражданском браке с художником, посвятила ему жизнь. А у того, представьте, и жена, и другой дом, — вот такой попался человек. Почему не может этот человек сделать выбор? Казалось бы, так же просто, как решить, что лучше: идти в Европу или катиться в Азию. Однако — бывают такие вялые характеры, кстати сказать, и среди депутатов встречаются. Не могут принять решение. Мерцалова переносит эту ситуацию с исключительным достоинством, можно вообразить, чего ей это стоит. Всегда на людях, обязана владеть собой. Никогда не покажет виду: сдержанна, элегантна, в свой мир не пускает. Личность! Не правда ли? Так обсуждали они общих знакомых, и приятно было, что мнения совпадали.

Депутат Середавкин, фигура для русской демократии знаковая, возглавлял комиссию по помилованиям, то есть как бы олицетворял милосердие общества. В частных беседах Середавкин отзывался, однако, об этом самом обществе нелицеприятно. Послушать его, так никакого милосердия в отношении этого общества проявлять не следовало. Кому, как не Середавкину, были известны тайные махинации, негласные договоренности — то, что сопутствует истории развития общества. Насмотрелся Середавкин в кулуарах разного.

Между прочим, Середавкин сообщил следующее. Все эти так называемые проценты голодающих — сплошные подтасовки и мухлеж социологов. Нет никаких голодающих, напротив — провинция цветет. Приходится выезжать в регионы — общаться с избирателями. Не везде, конечно, но цветение налицо. Он сам видел, как в Воронеже простой мужик купил компьютер. Вот, представьте, обыкновенный простой мужик! И депутат Середавкин постарался мимикой передать облик этого существа — судя по всему, крайне примитивного и несимпатичного.

В ходе беседы профессор и депутат сошлись в следующем.

Помните 96-й год, говорили они, помните выборы? Демократы едва власть не потеряли — дали бы волю народу, скатилось бы общество в коммунизм. Народ хочет в казарму — живут старыми привычками. Легко ли строить демократию в стране, где так много дураков? Их прижали реформами, верно, но ради их же блага! Не время объяснять больному историю болезни — надо срочно дать лекарство. Прогрессистов в России мало — а народа много: всем не растолкуешь. И потом, называя вещи своими именами, интеллигенция берет у народа реванш за годы унижения. Сколько лет народ ее травил — а теперь роли поменялись! Мнения слесаря и доярки спрашивали, чтобы осудить Пастернака и Солженицына, — и те осуждали. И то особенно обидно, подчеркивали профессор и депутат, что интеллигенция много для народа сделала, а народ ее предал. Интеллигенция ведь была адвокатом униженных и оскорбленных в иные годы. Помните Достоевского, а? И Толстого с народниками? Потом случилась революция, мужики пришли к власти, надели погоны и благодарности не проявили — напротив. Власть, конечно, была номенклатурная, но номенклатура-то из народа. Интеллигенция оказалась одинока в варварской стране — и уже должна была защищать себя от народной власти, спасать цивилизацию от варварства. Вот как дело обстоит. А теперь вспомнили про интеллигенцию! Теперь ищут, видите ли, сочувствия! Хватились! Посмотрите, дескать, на наши 78 %! Раньше надо было думать, любезные. Какое понимание теперь между нами возможно?

И сколь же правы были собеседники в трезвом анализе своем!

— И они думают, — язвительно говорил Середавкин, — что я должен им быть благодарен за свое избрание. Вы не представляете, что приходится выслушивать! Мы-де тебя избрали — так изволь делать, что скажем! Интриги, подсиживание! Мол, взятки я беру, законы лоббирую! Эх! Но им до меня уже не добраться

— Что за прелесть этот Середавкин, — говорила жена Кузина, Ирина.

— Человек знает себе цену, — жестко говорил Борис Кириллович, — это качественно иная позиция интеллигента в обществе. Он не зависим теперь от мнения слесаря.

Действительно, от мнения слесаря современный депутат не зависел. Интеллигент стал близок к власти, народу до него не добраться. Раньше, в эпоху советского произвола, интеллигент был в опале, зато теперь упущенное наверстали. И власть нуждается в интеллигенте больше, чем в народе, — поскольку власть хочет западных благ, т. е. того, чего хотел в семидесятые годы интеллигент. Чаянья интеллигенции и власти трогательно совпали — в народе же у тех и других нужда не сильная, поскольку именно народ является воплощением варварской российской истории. Парадоксальным образом новый строй называют демократией, хотя именно народ — лишний в прогрессивной конструкции. Хорошо бы вовсе без него обойтись — но кто нефть качать станет? Эх, автоматизация труда, где ты? Не позволяет пока уровень прогресса вовсе обойтись без этих никчемных беспризорников.