Учебник житейской науки (СИ)

Сжав ягодицы графа до кровавых пятен, мужчина обильно излился в него, заскулив от удовольствия, точно обыкновенная дворняга. Выскользнув из тела графа, Вивьен обнаружил, что ему слишком холодно, а грудь слишком взмокла. С трудом опустив голову, оборотень обнаружил себя залитым кровью. Дышать стало трудно, а в голове всё помутнело, и блондин рухнул на кровать рядом с Рудольфом. Граф смотрел на него холодно и зло, поджимая губы. Но опьянённому болью и удовольствием блондину было не до того.

– Мой Рудольф!.. Я так тебя люблю!..

Однако, это было едва слышно, мужчина замолк, смотря стеклянным взглядом на возлюбленного мужчину, что всегда относился к нему, как к развлечению на ночь-две, едва касаясь кончиками пальцев к его щеке.

– Рудольф, тебе нужно глотнуть его крови, пока душа не покинула его. – тихо шепнул Гастон в самое ухо графу, подталкивая мужчину к Вивьену.

Оборотень с горькой усмешкой принялся слизывать кровь бывшего любовника, а оттого лишь больше возбуждаясь, хотя тело его требовало пощады, а глаза закрывались. Откуда только взялась эта слабость, как у немощного старика? И зрение вновь становится настолько плохим, словно бы он смотрел через призму мутной воды посреди яркого дня. И снова дрожь сотрясла всё его тело, ком встал в горле, на глаза навернулись слёзы – ему хотелось вывернуться наизнанку, чтобы всё то, что сжигало изнутри, изничтожилось.

Отпихнув подальше тело Вивьена, не видя мучений возлюбленного в темноте, Гастон вновь принялся ласкать его, всё ещё надеясь, что всё получится, что его любимый останется с ним. Однако вскоре Рудольф в его пылких объятиях просто напросто уснул. Принюхиваясь к аромату страсти, похоти в комнате, утыкаясь носом в окровавленную подушку и прижимая к себе Рудольфа, что, казалось, наконец, спал спокойно, Гастон позволил себе забыться сном. «Всё получится! Только ты держись!» – мысленно улыбнулся он.

Собравшиеся за ночь тучи нависли над особняком и окрестностями, чем объяснялась вся прошлая засуха, духота. Слышались первые, далёкие раскаты грома, что всё набирали громкость и силу. Едва заметно сверкали первые молнии. А затем стена воды обрушилась на городки и поселения, щедро поливая истосковавшийся по влаге лес и поместье. Вода мягко шелестела по черепице крыши, по стёклам окон и стенам, наполняя фонтан водой, размывая дороги и не позволяя гостям уехать. Впрочем, один из гостей уже никогда бы не смог уйти самостоятельно. В коридорах особняка стало внезапно тихо и холодно, мрачно. Словно бы само здание пропиталось серостью и мрачностью, оплакивая нечто неуловимое вместе с небом. Холод этот пробрался и в покои графа с его любовником. Судорожно потерев замёрзшие за ночь плечи и почувствовав, как стягивается кожа засохшей кровью ненавистного оборотня, Гастон с трудом приоткрыл глаза и улыбнулся тому, что увидел. Его любимый мирно спал, чуть улыбаясь во сне и приобнимая его своей привычно-прохладной рукой. «Всё хорошо»,– выдохнул Гастон, прижимаясь к графу и бережно обнимая его. – «Всё закончилось… Он жив».

Мужчина почти погрузился в глубокий сон, но тут же распахнул глаза, прислушиваясь. Дождь шумел за окном, гром гремел так, что особняк содрогался от фундамента до флигелей, но чего-то в этих звуках не хватало. Вслушиваясь всё напряжённее, прижимаясь к прохладному телу графа, охотник понял, чего ему не хватает – дыхания Рудольфа. Его едва слышного посапывания над ухом.

– Рудольф? – ласково окликнул мужчина, всё ещё надеясь, что это просто летаргия или кататония, какая случается у древних существ. – Мой граф?

Молчанье было ему ответом. Ледяной ужас, сковывающий всё его естество, почти добрался до его горла, но здравомыслие отступило в сторону, дав волю безумию и вере. Сев в кровати, отчего рука графа безвольно сползла с тела Гастона, мужчина принялся трясти Рудольфа, но голова того лишь мотнулась из стороны в сторону, как у сломанной куклы. Губы его разомкнулись, а изо рта хлынула кровь. Гнилая, тёмная, она, казалось, была способна прожечь дыру на теле Гастона, но этого не произошло. Рудольф захлебнулся в собственной крови, хотя и пытался разбудить Гастона, но его сил хватило только на то, чтобы уложить руку ему на талию. Даже губы, сведённые судорогой он не смог разжать!

– Рудольф?.. – из последних сил позвал Гастон, чувствуя, что внутри что-то оборвалось или сломалось. С совершенно характерным звуком. Внутри него сломался тот стержень, что ещё позволял ему жить. Взгляд замер на губах любовника, остекленел. Внутри, где сначала была пустота, стал образовываться жгучий ком, что лавой поднимался выше, обжигая, изничтожая. – Рудольф!