Учебный плац

И больше ничего не сказал. Он повел меня вниз, к украшенным гирляндами воротам, где Иоахим раздавал лотерейные билеты, а Ина выдавала установленные рядами выигрыши, большей частью цветы и кустарничковые многолетние растения, а также ягодные кусты; уносили с собой выигрыши в основном чужие, из Холленхузена пришли главным образом коммерсанты, а они вели себя сдержанно, интерес выказывали только к украшению кадок для цветов и ваз. Старуха в тряпье из мешковины все еще собирала вокруг себя больше всего слушателей, вокруг нее так и сыпались забавные вопросы и туманные ответы, вокруг нее смеялись, пугались и грозили друг другу в шутку, а старуха все снова и снова озадачивала своих слушателей советами, которых им никогда не доводилось слышать. На все вопросы у нее имелся готовый ответ: чтоб дольше сохранить срезанные цветы, она советовала добавлять в воду щепотку высушенных и толченых корней касатика; против краж она, по зрелом размышлении, рекомендовала пучок аврана; какому-то человеку, который непременно хотел увидеть привидения, она предложила подмешать в салат дикий тимьян и бутоны штокрозы, против улиток она знала лишь одно средство: пиво, и только пиво. Это записано было и в ее потрепанной книжице, куда она время от времени заглядывала и которую, когда возникали сомнения, поднимала в доказательство над головой.

Когда она внезапно спрыгнула со своего ящика, так легко, что все обомлели, и подскочила ко мне, схватила меня за руку и потащила за собой, я не знал еще, что шеф тайно договорился с ней, я не подозревал даже, что она хочет отвести меня домой, на Коллеров хутор; я пришел в такое замешательство, что шагал за ней чертовски неуклюже, она же вовсю шипела и фыркала, на радость окружающим.

Мы удирали, она — целеустремленно, я — неуверенно, скорее влекомый насильно, чем по доброй воле, оттого бегство наше смахивало, пожалуй, на похищение, так мы бежали до ветрозащитной полосы, а когда оставили ее за собой, взялись за руки и скользнули по откосу вниз к железнодорожной насыпи, где нас никто не мог разглядеть. Здесь мы наконец присели, Доротея сняла платок и долго не могла отдышаться, когда же наконец дыхание ее стало ровным, она сказала:

— Мне думается, Бруно, что затея наша себя оправдала, мы можем быть довольны. — И еще она сказала: — Куда проще было бы, если б они обходились загадками, которые им предлагались, но эти холленхузенцы, они же хотели, чтоб загадки им еще и разжевали.

Она удовлетворенно фыркнула, губы ее задрожали, как у жеребенка, а потом она потянула меня за руку и сказала:

— А теперь скорее домой, надо полечить твою рану.

Еще увешанная мешками, она поставила на плиту воду, настрогала мыло и опустила мой палец в теплый мыльный раствор; потом кисточкой помазала рану каким-то снадобьем, я ощутил жжение, ранка стала стягиваться, Доротея, чтобы облегчить боль, гладила мою руку, ее пальцы легко скользили по моим пальцам — какая прохлада, какое успокоение, раз-другой она подула на рану, а потом, наложив свежую повязку, нашептала бодрый колдовской стишок, сотворила какие-то знаки и внушила мне, что заживление уже началось. После этого Доротея принесла хлеб с кровяной колбасой и миску грушевого компота; сидя рядом со мной, она только диву давалась, как быстро я справлялся с едой, она приносила мне еще и еще и, сияя от радости, рассказывала мне о шефе, о его идеях и его упорстве, и о том еще, что он никому не уступит, если придется поспорить, если речь пойдет о его праве.

Однажды, дело было еще в Роминтской пустоши, когда они жили на участках в восточных областях страны, местные власти, кажется, Сельскохозяйственная палата, объявили открытый конкурс на лучшее решение определенной задачи: как удалять листву с выкопанных растений, предназначенных к пересылке осенью, как обрывать листья — что в ту пору проделывалось ручным способом, — ибо с выкопанных лиственных пород необходимо оборвать все листья, иначе они очень быстро засыхают. Шеф случайно увидел у своего отца условия конкурса; отец не принимал в конкурсе участия, он был членом комиссии, которой предстояло определить лучший ответ на вопрос конкурса и наградить его премией; триста марок, рассказывала Доротея, были объявлены как награда, и хотя шефу исполнилось только семнадцать и потому он еще не имел права участвовать в конкурсе, он тайком переписал условия и, прячась в таких местах, где его не могли застать врасплох, ответил на конкурсный вопрос по своему разумению. Пни служили ему подставкой, доски да старая тачка, только чертеж барабана для обрывания листьев, который пришел ему на ум, он выполнил в запертой комнате — его стоячий барабан, важной особенностью которого было щадить побеги. Затем шеф вложил все в большой конверт и отослал в город, в Сельскохозяйственную палату, и никто о том ничего не знал.

Дело затянулось, время шло, порой шеф даже думал, что его работа потерялась, и когда он уже решил все забыть, тут-то однажды вечером его позвали к отцу. Отец поначалу сказал коротко: