Учебный плац

И вдруг он обнаружил личный знак, который я, продев в него шнурок, тогда носил на шее; алюминиевая пластинка, видно, выскользнула у меня за ворот рубашки, овальная штучка, которую я однажды нашел среди обломков макетных домов. Он попросил его у меня. Прочел буквы и цифры. И едва не онемел от удивления. Потом, ни слова не говоря, передал личный знак седовласому, тот его оттер, стал поворачивать, щупал и допытывался, где я это нашел, а когда я сказал ему, спросил, не могу ли я этот знак ему подарить. Я ему знак подарил, и он бережно спрятал его в нагрудный карман, а когда однорукий сказал: «Эггерс, его Эггерс тогда потерял», седовласый медленно кивнул, словно это было ему уже известно; и по всему видно было, как много это для него значило.

Мы побывали у каменной ограды, прошли к моему остову лодки и к заболоченному участку, где даже в засуху стояли маслянисто поблескивающие лужицы, прошагали кусок вдоль откоса железной дороги и заглянули в песчаный карьер, прошлись по нашим хвойным участкам, и чем дальше мы шли, тем рассеяннее, тем молчаливее они становились. Они давно уже не пытались больше отыскать что-то, напоминавшее им прошлое, здесь не осталось ни следа, ни знака, ничего зарытого, что дождь или наш плуг могли бы поднять на поверхность, ничто теперь не доказывало, что земля эта когда-то принадлежала им, поскольку даже подсобные фундаменты под макетными домами мы извлекли из земли. Шеф не испытывал особого желания еще раз с ними беседовать, но, раз уж они проходили мимо, он прервал работу, выслушал вторичную благодарность седовласого и сказал:

— Надеюсь, вам удалось найти что-то знакомое.

Но седовласый только пожал плечами и вопросительно взглянул на других, словно предоставляя им отвечать, но, поскольку никто из них говорить не захотел, он в конце концов сам сказал:

— Поразительно, то, что здесь создано, просто поразительно. Мы показались себе здесь чуть ли не чужаками.

— Иногда так бывает, — сказал шеф, и еще добавил: — Порой природа выставляет нас за дверь собственного дома.

Перед тем как вернуться в Холленхузен, в «Немецкий дом», они пригласили шефа на вечер к себе, хотели, чтобы он был их гостем, и седовласый заверил, что будет особенно рад видеть шефа, но тот поблагодарил и извинился, сославшись на неотложные дела. Не знаю почему, мне было их жалко, когда они уходили по Главной дороге, даже не взглянув на маточные гряды и на маленькое поле роз, не знаю даже почему, но было жалко.

Неожиданно один из них вернулся, еще сравнительно молодой человек, узколицый, держался он непринужденно; не разрешит ли господин Целлер задать ему один вопрос, хотел он знать, на что шеф ответил:

— Конечно, валяйте.

Он однажды прочел, этот бывший солдат, статью, работу о деревьях, которые обмениваются сигналами, как бы подают сигнал тревоги, когда грозит опасность; фамилии автора он в точности не помнит, но кажется, тоже вроде бы Целлер.

— Не вроде бы, — сказал шеф, — а действительно Целлер. Кстати, работу эту я написал давно, когда мы еще жили в восточных областях.

После чего бывший солдат улыбнулся и сказал только, что ему очень приятно, и тут же ушел, а шеф задумчиво покачал головой, возможно потому, что никак не мог предположить, будто кто-то способен еще помнить о чем-либо столь давнем; работая рядом с ним, я видел, как это его растрогало.

Но говорить об этом он не стал, это сделала Доротея, вечером после ужина, когда мы остались одни и ждали шефа, сидевшего вместе с буровиками у нового колодца, где они на радостях, что нашли прекрасную воду, пропускали по маленькой, как это именовала Доротея. Я прямо спросил ее, как шеф открыл, что деревья могут подавать сигналы тревоги; сначала она удивилась, откуда я это знаю, но, когда я рассказал ей, задумалась, и по лицу ее было видно, как она мысленно возвращается к прошлому, все более и более давнему, вплоть до утраченных участков, где они раньше жили и где я давно чувствовал себя почти как дома, хотя никогда там не был. Большая теплица, необъятные участки хвойных, обвитый виноградом дом, в котором они жили, — все это сразу возникло передо мной, а также лесное озеро, где одной памятной зимой утонула маленькая сестричка шефа, слишком рано осмелившаяся выйти на лед, и еще река, что была шире и чище, чем наша Холле, и большой участок, который принадлежал семейству шефа.