Учебный плац

Шеф это подтвердил и тихо сказал:

— Несколько поколений, да, и все ради чего, ради чего… — И, подумав, добавил: — Но добровольно мы отсюда не уйдем.

Министр кивнул, это был одобрительный кивок, он хорошо понимал, что после всего сделанного шеф никогда добровольно не отдаст эту землю, но по нему также было видно, что он знает больше, чем вправе сказать, и осторожно, словами, которые не оставляли в нас никакой уверенности, он упомянул о некой оговорке, действующей при продаже земель военного ведомства, и еще другое он упомянул, о чем я раньше никогда не слышал: союзнические обязательства и требования обороны. Не то чтобы он хотел сразу убедить шефа, он только пытался побудить его хорошенько подумать, но шеф, видно, уже все знал, давно обо всем подумал и решился на что-то, о чем пока предпочитал не говорить; сощурив глаза, он окидывал взглядом свои шпалеры и крепко сжимал губы. Когда он так вот молчал, когда так вот сидел недвижим, я сразу чувствовал, что на карту поставлено нечто важное для него и для нас, и хоть не знал, что это, во мне сразу же поднималось беспокойство, а с беспокойством всякий раз возникала тяжесть в животе. Я последовал за его взглядом, оглядел шпалеры наших хвойных пород, приготовившись уже к тому, что сейчас что-то произойдет — я бы не удивился, если б из скудной тени вышло несколько солдат, — но ничто не шевелилось на участках; день был воскресный.

А что многое у нас я могу и не заметить, я понял, когда министр вдруг спросил, была ли уже здесь комиссия, а шеф на это как бы издалека ответил:

— Да, комиссия здесь побывала.

— И что же? — спросил министр. Шеф, пожав плечами, ответил:

— Вопросы, запись ответов, извещения, но пока еще ничего не пришло, ничего окончательно. Мы ждем.

— Ну, значит, — сказал министр, — ничего еще не решено, — и при этом постучал гильзой об ограду, — значит, есть еще надежда, дорогой Целлер… — И потом сказал еще что-то, чего я уже не понял, потому что горло у меня раздуло, я едва мог дышать, в висках стучало, и в один миг грудь взмокла от пота. И глухо, словно из-под земли, до меня вдруг донесся другой голос министра, голос, которым он говорил сам с собой, и голос этот сказал: «Дело плохо, дорогой Целлер, похоже, что управление призывного района не намерено отказываться, но я, я на вашей стороне».

Министр положил руку на плечо шефа, оба соскочили с ограды и, не обменявшись больше ни словом, направились к крепости, а вслед им двинулась свита, которая, видно, не заметила, что я остался сидеть, хватая ртом воздух и вытягивая шею. На горизонте появились солдаты. Они выскочили из Датского леска, переправились через Холле, устремились по лугам Лаурицена к нашим участкам, захватывая их один за другим. И тут вдруг всюду оказались плуги, двухлемешные мотоплуги, и солдаты весело взялись за дела, перепахивая все, что росло на нашей земле, все лиственные, хвойные и плодовые деревья, и то, что они перепахивали, тут же чернело и на глазах засыхало, и целая рота бежала следом за плугами, собирала и укладывала деревца в кучи. А когда офицеру подали факел и когда он этот факел бросил на трут, я не выдержал, побежал за шефом и остальными, но сообщить, сообщить я ничего не мог. Один раз мне удалось тайком подать шефу знак, мы немного отделились, но, когда он меня спросил: «Что-нибудь случилось, Бруно?», я ничего не мог из себя выдавить, мог только схватить его руку и сжать, на что он мне улыбнулся и шепнул:

— Успокойся, мой мальчик, они скоро уйдут.

Возле клумбы с розами шефа, его клумбы-игрушки, как он называл ее, министр остановился, он сразу понял, что у шефа пристрастие к старым сортам, к чайной розе, к нуазетовой, и угадал, что все сорта привиты к дикой розе; только вот что в почву вносили магний и калий — об этом он не догадался. Не спеша осматривал он цветы, хвалил рост, сильные побеги, осведомился о морозостойкости и периоде покоя и вдруг присел на корточки, протянул руку: он обнаружил безымянную, эту гордость шефа. Он замер, сорвал лепесток, растер его, понюхал, осторожно обхватил цветок и притянул к себе и при этом показал своей свите, как убедительно можно без единого слова чем-то глубоко восхищаться. Напрямик он, видимо, не хотел ничего спрашивать, он лишь повернулся на каблуках и посмотрел на шефа, и тот медленно произнес:

— Возвратное скрещивание, решил попробовать возвратное скрещивание полиантовой розы с шиповником и перевивку привоя на полиантовую розу, она очень вынослива и цветет до самых морозов.

— Ее надо включить в ежегодник, — сказал министр. — Она того заслуживает.

Не министр, а тот, тощий, из его сопровождения, осведомился о названии розы, но шеф сказал:

— С этим мы здесь не торопимся.

Тогда тощий спросил, имеется ли в виду какое-то название, на что шеф удивленно на него посмотрел и в свою очередь спросил:

— Вы хотели бы нам что-то предложить?