Учебный плац

Едва войдя в комнату, он всадил себе осколок, он застонал и стал приплясывать на одной ноге, а когда наконец вытащил стекло, ретировался к себе вниз, не произнеся ни слова.

К завтраку он приготовил извинение; когда Магда спустилась вниз, он уже сидел за столом и, жестом подозвав ее, предложил ей сесть с ним рядом, но она лишь покачала головой, положила ключи от дома и погреба на стол и ушла.

Магда; когда я впервые ее увидел, то понятия не имел, что это она и что она будет работать у нас, но я сразу обратил на нее внимание, она сидела за столиком в углу станционного зала ожидания с девушкой и молоденьким солдатиком. Поскольку у нас к обеду дали лишь овощи с супом и яйцо, я позднее быстренько забежал на станцию, в зал ожидания, было очень душно, и к тефтелям я сразу же заказал две бутылки лимонада. Над путями навис зной, станция обезлюдела, и я удивился, почему эти трое тут сидят, две девушки и солдат, хотя следующий поезд ожидался не скоро. Все трое казались мне почти одних лет, однако от меня не укрылось, что одна из девушек здесь главная, Магда в полосатом бело-голубом платье, Магда с цепочкой на шее и с плетеной корзиной, накрытой чистой тряпицей; уже одно то, как она сидела, говорило об уважении, которое она требовала к себе, и те двое с готовностью ей его оказывали. Ее сосредоточенность. Серьезность, с какой она задавала вопросы. Ее краткие слова одобрения или несогласия и добродушная улыбка, с какой она иной раз слушала своих спутников.

Когда бледная буфетчица, выйдя из-за стойки, подошла к ним и предложила что-то заказать, то ответила ей Магда, и она же расставила принесенные тарелки, пододвинула к себе миску и всем разлила суп, больше всего солдату; и ему же она положила кусок грудинки, случайно попавший ей в тарелку. Из плетеной корзины она вынула два хлебца, солдат получил целый, а она с другой девушкой поделили второй пополам.

Я уже давно съел свои тефтели и выпил лимонад, давно должен был быть на пути к Холле, но, сам не знаю почему, продолжал сидеть, знаю только, что-то меня там удерживало и не отпускало, может быть, радостное чувство, которое я испытывал, глядя на них.

Чуть позже они заказали еще яблочный сок — две бутылки и три стакана, — и вдруг, очень быстро выпив, вскочили и вышли на перрон, где Магда каждому сунула по сверточку, сверточки были одинаковой величины. Когда подошел поезд, стал накрапывать дождь, отдельными крупными каплями, которые лопались в пыли или с нее скатывались; Магда сперва поцеловала девушку, затем солдата и подтолкнула их, когда они поднимались в вагон, а напоследок, пока они еще были на ступеньках, шлепнула каждого по заду. Как эти двое махали ей, я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь так махал; свесившись друг над другом из окна, на ветру, под хлещущим в лицо усилившимся дождем, они все же не втягивали головы, сперва они махали лихорадочно, а затем все медленнее и в одном ритме, пока поезд не скрылся за поворотом по направлению к Шлезвигу.

Моя куртка, она укрылась под моей курткой, хотя ее тоненькое платье уже насквозь промокло, сначала она меня не поняла, потому что ливень шумел вовсю, но потом сняла с головы корзину, под которой пыталась спастись от дождя, и согласилась, чтобы я держал непромокаемую куртку над нами обоими. Перейдя пути, она осведомилась, ведет ли дорога к нашим участкам, после чего уже держалась рядом со мной, лишь следя за тем, куда шагает, и позволила себя вести мимо нашей экспедиционной конторы и нового машинного сарая; когда моя рука нечаянно коснулась ее плеча, она пригнулась и сразу же ускорила шаг, и я стал следить за тем, чтобы это не повторилось. Как удивленно она уставилась на меня, когда я остановился перед своей дверью и вытащил из кармана ключ, она никак не ожидала, что я тоже тут живу, но, пока я отпирал, ее, видно, осенило, и она спросила:

— А вы, часом, не Бруно?

Я сказал «да» и предложил ей зайти ко мне и обождать, пока не пройдет ливень, и она, немного поколебавшись, согласилась.

С нее так капало и лило, что всего лучше поставить бы ее в таз; мне долго пришлось ее уговаривать сесть на табуретку, а когда она наконец с неохотой согласилась, я предложил ей то, что лежало у меня на подоконнике для утоления моего ночного голода, но она от всего отказалась. Взглянув на мои часы, она усмехнулась, она сразу заметила, что у них лишь одна стрелка, и сказала:

— Они небось врут.

Но мраморным корпусом она залюбовалась, бережно поворачивала часы и так и эдак, провела по ним рукой, потом стала что-то про себя считать и сказала:

— Скоро они будут в Шлезвиге.

А когда я спросил:

— Кто?

Она ответила:

— Мои брат и сестра.

В Холленхузен она приехала впервые.

Некоторое время мы сидели молча, тяжелые тучи понесло дальше, к Балтийскому морю, и, как всегда у нас, быстро посветлело, снаружи уже только капало. Неожиданно она спросила, хорошо ли мне здесь, и я сказал, что привез меня сюда шеф и я был с ним с того самого дня, как он начал обрабатывать бывший учебный плац, и я сказал ей, что не представляю себе, как бы я стал жить в другом месте.