Учение гордых букашек

Эта зима крепкими заморозками и красным снегом схватила людей за горло. В одно утро деревня потеряла половину кормильцев, это обрекло жен, детей и стариков на тяжелую жизнь. Разве иначе возможно? Инкарский народ легко поднимется на битву за товарищей, даже если до этих пор не держал в руках оружия. Люди, что пали в тот день носили родной край и всех его жителей в своем сердце. Готовые защитить и страшные в мести. Темная процессия следовала от рыбацкой деревеньки, женщины несли тела своих мужей, бойцы несли товарищей. Гудри вместе с Роем несли тело старого охотника Кабана, в сторону кладбища. Раненые не обращали внимания на кровавые следы, что оставляли за собой на снегу, одна глубокая боль, заглушала другую. На кладбищенской поляне остался снег прошлых дней. Бодрик вышел вперед с киркой и, прорубив корку, схватившую снег начал долбить могилу. Но земля, вперемешку со льдом слитая в крепкий хладный камень не позволила. Кузнец опустился на колени, в его глазах слезами блестела беспомощность. Слабые, истощенные потерей близких и крови люди, общими силами сгребли в кучу снег, много снега, в него клали тела, и засыпали снегом вновь, к вечеру на кладбище высился исполинский мертвый сугроб.

— До весны, побудьте здесь, братья.

Золотой план

Талли помог Писарю освоиться в новом мире. Несколько недель они безбедно жили, ели, валялись на крышах. Постепенно Писарь смирился с собой, перестал твердить имена Фатэля и Осберта по ночам. Капли редкого дождя и сырость больше не вызывали безотчетную дрожь. Писарь к тому времени уже хорошо сливался с массой побитых бедностью обитателей подвалов и рынков с полусгнившими продуктами. Но серебро слишком быстро утекает. Последнюю монету Талли вручил мальчугану, который сразу побежал хвастать другим детям.

— Смотри есть целый серебряный, это так много, весь город столько не стоит!

Талли довольно хихикнул и полез на крышу. Там распластался и долго смотрел на блестящий флюгер в форме погнутого петушка. Зайчики вертелись по крыше, и коты лениво били их лапками. Вдруг внизу все на миг притихли. Писарь с Талли высунули головы и увидели, как две особы в пышных платьях заплывают на рынок. Следом целая свита, и слуги мямлят, поднимают подолы и отговаривают самодурок гулять по грязным местам.

— Хорошо быть такой. — Талли махнул на них, подскочил к флюгеру. Взялся и повертел его в такт слов. — Посмотрите мои товары, госпожа.

Талли тут же перепрыгнул, повернулся на стальную птицу и надменно посмотрел. Взял в руку что-то круглое и невидимое.

— Фи, этот персик давно сгнил как мой муженек.

Талли брезгливо тряхнул ладонью, а Писарь рассмеялся.

— Тебе сколько лет?

— Достаточно, чтобы обращаться на вы, господин оборванец, — сказал Талли.

— Ну, завязывай. Как думаешь, если попросить у них милостыню, они разжалобятся?

— Твоя рожа здесь точно не подойдет, а я никогда подаяния не просил.

— Даже у храма? Там же толпа таких как ты. Даже я однажды подавал. Знал бы я, какое вы все ворье…

— К храму Гебы меня не затащишь, на милю не подойду. Не мое это. — Талли резко повернулся, увидав кошачье движение. — Крыса! — Он кинулся за кошками.

Тали хоть и не пропускал зазевавшихся крыс, но все же видел отвращение Писаря. Мальчик приспособил его отвлекать матерых торгашей, пока крадет еду. Однажды на рынке они заметили сумасшедшего старика с колпаком и красной остроносой обувью. Талли искоса взглянул на Писаря, так, как смотрит когда видит наживу, и направился к старику. Сумасшедший дошел до середины базара и заорал:

— Вас здесь нет, я один. Ничего нет подо мной как надо мной.

Пока он кричал, к нему стекались дети со всех щелей.

— Не верите? — Он закрыл глаза. — А теперь? Думаете, я вас вижу, потому что вы есть? Вы есть, потому что я вас вижу! Голодные да, мысли мои меньшие?

Дети согласно закивали. Сумасшедший продолжал кричать, за прилавками прекратились торговые запевы. Вместе с криками "убирайся" в старика полетели фрукты и куски солонины. Мальчишки и Талли ловили и подбирали еду, а старик стоял, богом раскинув руки. В конце он ушел под ругань и пинки торгашей. Много сумасшедших, пьяниц, гнилых и чистых в грязи людей видел Писарь на этих улицах, но только этот старик вызывал его восхищение. С полными руками еды, они с Талли засели на высокой, но дряхлой крыше среди старых корзин. Вдалеке отплывали точки-корабли.

— К далеким берегам, — сказал Писарь.

— Чего?

Не дождавшись ответа, Талли протянул Писарю подгнившее яблоко.

— Дааа, на год денег не хватило. Ты слишком много ешь, Писарь.

— Камзол-то мой был. Тогда ты жарил крысу, а сейчас жалуешься?

— Эй! Твой товар, моя продажа. Только что теперь делать будешь?

— Жить. Только все равно когда-нибудь поймают. Под башней, уверен, меня ждут.

— Зато я больше не буду с тобой нянькаться. Поди, прокорми такого увальня.

— А ты чего хочешь? Ты ведь обычный воришка из Гнилья, еще и без поддержки Крула.

— Благодаря тебе, чудесному гостю в камзоле! Думаю податься в вольный город, слышал о таком?