Ученик

"Нет людей более слепых, чем венценосцы, – меланхолично подумал юрист, плохо веривший в благодарность королей. – Правда, в истории хватает примеров, когда человек мгновенно взлетал на самый вверх, благодаря тому, что вовремя оказался перед благосклонным взглядом монарха. Что не мешало счастливчикам так же стремительно падать. И хорошо, если не в объятия палача. Да и сами короли – всего лишь люди в глазах Господа Всемогущего. Цитадель на Замковой горе – хороший тому пример".

– М-м-м… – он подавил очередной зевок.

Согласно Годштадскому миру, полтораста лет назад семья курфюрста вынужденно покинула Гору, как ее для краткости называли местные бюргеры. И перебралась за реку, делившую Вигенбург на две неравные части – Подгорную и Низкую. В небольшой, изящный дворец из фиолетового туфа, с миниатюрными башенками под остроконечными, вызолоченными крышами.

Нарушив традицию, по которой все аристократы жили в Подгорной, новое жилище курфюрста построили в самой большой части города – Низкой. Там испокон веков обитало купечество и цеха. Благодаря приказу Максимиллиана, расположившего часть имперского гарнизона в цитадели на Замковой горе, князья и бюргерство Уррена стали жить ближе друг к другу. Правда, по соседству с фиолетовым, почти игрушечным дворцом потом долгие годы стояли в занятых домах императорские наемники. Горожане ворчали, но опасаясь за жизни любимых правителей и свои собственные, так ни разу открыто не возмутились. Впрочем, государи менялись естественным путем, каждый проводил свою политику и в конце концов наступил день, когда императорский гарнизон сам покинул Вигенбург. Но семейство курфюрста прижившись на новом месте, навсегда осталось в фиолетовом дворце. Тем более, что голытьбы в столице княжества практически не было: из-за высокого имущественного ценза она оседала в предместьях.

– А как все прошло? – поинтересовался фон Бакке. – За воротами никто с прошениями под копыта не бросался?

У подножья крепостных стен города, на валу, даже в осушенном рву, словно опята разрослись целые кварталы деревянных, кое-как сколоченных хибар. Там жили тысячи людишек, прибившихся к столице со всего княжества. Занимавшихся всем, что только подворачивалось под руку, лишь бы прокормить себя и многочисленные семьи. Голодранцы плодились, словно кролики. Стоило хорошо одетому господину появиться в трущобах, как сбегалось множество полуголых, чумазых детишек, клянчивших "грошик". Обычно вместо денег они получали кнутом, и, отбежав на безопасное расстояние, принимались забрасывать чужака грязью.

– Нет, ты что… Отлично, Жак. Можешь идти, – комиссар жадно отхлебнул из принесенной слугой кружки. – Уф, благодать! Зря отказываешься.

Отойдя от окна, фон Бакке присел на жесткий, предназначенный для посетителей табурет. Стал смотреть, как приятель наслаждается пивом в глубоком кресле, подложив для мягкости под обширный зад подушечку. Глаза у Фридриха осоловели, язык начал слегка заплетаться:

– Думаешь, княжеский выезд эт так просто? Не-а, к нему в городе за месяц готовились. По предместьям и тракту до границы так прошлись, ой-ей! Теперь девица нетронутой до самого Кройцштадта дойдет, даже если одна и только ночью идти будет…

– Неужели? – заухмылялся юрист. – Так и дойдет? И волков всех по лесам переловили?

Фридрих тупо поглядел на гостя. Почесал нос. Гыгыкнул:

– Не, серых не трогали. Только двуногих, а те, что на четырех лапах бегают, я думаю, сами поглубже в лес забиваются. Там столько народа едет, – он прищелкнул языком. – Шутка ли, половина княжеского двора на похороны собралась. Да все с челядью, многие стрелков, как на войну, набрали. У одного Леопольда только гвардейской охраны человек двести. И это не считая рыцарей со всего Уррена.

– Да, похороны в Годштадте будут знатные, – пробормотал фон Бакке. – Его императорское величество еще господу душу не отдал, а воронье уже слетается. Противно.

– Пока доедут – умрет, – с пьяной откровенностью заявил комиссар, снова утыкаясь в бумагу. – А хоронить такого человека, как наш государь – это… Сам понимаешь, потом сразу Рейхстаг созовут, выборы объявят.

– Ну да, начнется… – чувствуя, что засыпает, юрист заставил себя подняться, и, привычно сложив руки за спиной, заходил по кабинету. – Все-таки это неправильно, когда приходится избирать нового государя, – заявил он с неожиданным жаром. – Наследовать трон Империи должна кровь, а не тот, кто больше голосов соберет. Знаю я, как их… собирают. Тьфу! Да еще будут полгода заседать – воду в ступе толочь.

Тяжело вздохнув, комиссар уронил руку с бумагой, откинулся на спинку кресла. Потянулся за кружкой, в которой еще осталось пиво.