Ученик

Зная об истинном положении, занимаемом Сервиусом в мевельском церковном мирке, настоятель с братией считали его работу в свинарнике проявлением смирения пред ликом Господа. Особую перчинку этому добавляло и то, что в мирской жизни монах был сеньором, но после снизошедшего откровения сменил герб на рясу. Вначале, размышляя над поведением духовного наставника, Фогерт, как все, думал, что выполняя грязную работу, тот демонстрирует образец уничижения. Но потом, в одной из бесед отец Сервиус аллегорически разъяснил ему, почему ежедневно выгребает навоз.

– Человек без веры и пищи духовной есть зверь двуногий, – сказал монах. – Люди суть стадо, любому же стаду нужен пастырь. Без него оно станет легкой добычей хищников. А скотинки ближе к человеку, чем поркус нет. Вот я на них смотрю, когда ухаживаю, и за свиными рылами – человеческие лица вижу, характер у каждой свой. Не даром Господь изгнанных бесов в стадо свиней поселил… И как люди, по одиночке – друг от друга отличны, а стоит сбиться в кучу – сразу одинаковы становятся. Не накормишь вовремя, сначала рев подымут, потом всю землю рылами перероют. А там глядишь, друг дружку жрать начали…

По словам монаха выходило, что наблюдая за животными, он многое прозрел в людях. Конечно, сравнение со свиньями было малоприятным, но прево с отцом Сервиусом полностью соглашался. Злодеев, с которыми ему по службе сталкиваться приходилось, он за людей-то не считал. Хищники о двух ногах, истреблению подлежащие. Волки в человеческом обличье, куда там боровам! Так при случае в брюхо вцепятся несчастному "кабанчику", так порвут, что настоящего серого оторопь возьмет.

Оказавшись перед почерневшей от времени дверью нужной ему кельи, Фогерт негромко, особым образом постучал.

– Входи, сын мой, – послышалось в ответ. – Мое жилище для тебя всегда открыто.

Нагнувшись, чтобы не задеть макушкой низкую притолоку, служитель закона вошел. В темной комнатке с голыми каменными стенами стоял сильный навозный дух. Исходил он от грубой рясы отца Сервиуса, сидевшего на сколоченном из досок ложе – единственной мебели. Маленький чурбачок, лежавший в изголовье, служил хозяину подушкой, а покрывалом – кусок мешковины. Огня в келье не было, несмотря на то, что за монастырскими стенами только-только начал таять снег. Из приоткрытого рта монаха, наблюдавшего за гостем, вылетал пар.

– Вы позвали, и я пришел, – пробормотал прево, приближаясь к Сервиусу.

Опустившись на колени, Фогерт даже через теплые штаны и вязаные подштанники ощутил, насколько холоден земляной пол в жилище аскета. "Настоящий каменный мешок, – думал прево, подставляя обнаженную голову под благословение, – как в тюрьме. Только пошире и света побольше. Я бы тут со своими болячками недели бы не протянул – помер".

Получив разрешение, гость поднялся. Смиренно потупив глаза, застыл в ожидании. Каждый разговор с духовным наставником представлялся осторожному до мнительности прево игрой в кошки-мышки. Причем, в отличии от других бесед, где ловил Фогерт, здесь, возможно, пытались поймать его самого. От перемены роли ощущение близкой опасности становилось острее. По крайней мере, такие отношения сложились еще с предшественником Сервиуса – отцом Валерианом. Хотя тот был не в пример проще, и, скорее, напоминал избалованного, обожравшегося сметаной кота, чем охотника. И говорил прямо, что ему нужно, а не ходил вокруг да около, совершая множество обманных движений.

Свои беседы отец Сервиус всегда вел так, что, вернувшись от него, Фогерт подолгу ломал голову, пытаясь определить, о чем же именно хотел вызнать хитроумный монах? И зачастую не мог понять, какие из ответов действительно интересовали наставника, а что он пропустил мимо ушей. Но сегодня Каспар догадывался, зачем его позвали: уж слишком сильный град ударов обрушился на него в последние дни. Чувствуя себя сражающимся рыцарем, прево пытался их парировать, но почти безуспешно. Вот только каким образом его служебные неудачи затронули интересы Церкви? От одной мысли об этом ему становилось не по себе еще в коридоре. Сейчас же волнение прево уступило место привычной собранности. Внутренне затаившись, как мышка в темном углу, он ожидал, когда кот первым бросится на него. "Может родные покойного ювелира нашли союзников и здесь? – подумал он, с беспокойством прислушиваясь к заколовшему боку. – Очень некстати…".

– Вижу, ты чем-то удручен, сын мой? – с этого вопроса, привычно ставя в тупик, отец Сервиус начинал каждую беседу с прево. – Раздели свою тревогу со мной. И тебе сразу станет легче.

Фогерт бросил на монаха взгляд – морщинистое, серое лицо не выражало ничего, кроме укоризны. Впрочем, слегка, самую малость разбавленную сочувствием.

– Я готов, – осторожно ответил Каспар. – Каюсь, что погрешил против истины, но не из корысти, а только от излишнего служебного рвения и неведения.

– Проступок, ради службы закону, не есть грех, – перебил монах. – Расскажи мне о нем подробней. Мы вместе подумаем, как направить твое усердие в нужное русло. Пока еще не поздно…