Ученик

– Нет, – Кнут уставился перед собой, как будто что-то увидел. – С новым императором. Начнет он всех налогами душить, разошлет повсюду мытарей и "мертвоголовых". Мытари будут последний грошик у бедняков отымать, а наемники тех, кто воспротивится, резать станут. Весь Уррен запылает…

Снова прервавшись, чернорясый вернулся к еде, а посетители растерянно переглянулись. Сидевший с самого края, на одной лавке с Урсом мужик быстро поднялся и, положив на стол несколько биллонов, пошел к двери. Сосед монаха мучительно закашлял.

– Страшные вещи сказываете, святой отец, – вздохнул хозяин харчевни. – Я…

– А в третью ночь, – будто не слыша, продолжил чернорясый, – показал ангел нашему настоятелю, как курфюрст Леопольд со своими рыцарями гонит "мертвоголовых" прочь. Да так гонит, что те оружие наземь бросают и опрометью улепетывают. Курфюрст наш, с божьего соизволения, всех до одного врагов изничтожит, даже духа их в княжестве не останется!

– Пойду я, – мужик в бараньем кожухе встал. – Мне… – он не договорил и, тряхнув головой, ушел.

Хозяин харчевни заморгал воспаленными глазами. Узкий лоб прорезали морщины. Он собрался что-то сказать, но двое мужиков, вместе с Урсом остававшиеся за столом, подались к святому отцу.

– Верно кажете, – тихо сказал один. – Пора их всех хорошенько в зад пнуть.

Второй посетитель – здоровенный парень с медной серьгой в ухе, покосившись на ученика ювелира, заявил, что чужакам в Уррене не место. Гнать их поганой метлой, а то совсем житья не стало. Куда ни ткнешься – всюду императорские людишки. Последний грош – и тот отобрать норовят. Где чуть звякнет, сразу туда кидаются. Всей стаей. Как псы голодные.

– Довели людишек, – вздохнул второй мужик. – Нам вареный горох похлебать в радость, а мастеровщина в городе мясо через день за обе щеки трескает.

Он рассержено отпихнул от себя пустую миску. Нахмурившись, хозяин харчевни тяжело посмотрел на него, но ничего не сказал.

– Да что там цеховые, – проворчал парень с серьгой. – Я с ребятами в прошлом годе на новой ярмарке торговые лавки ставил. Насмотрелся на приезжих купцов. Из самого Годштадта были. Такую торговлю вели, что к вечеру кошели от серебра завязать не могли. А жрали-пили-то как! Чуть животы не трескались, без памяти под столами валялись. Девок кажную ночь к себе водили…

– Мне знакомый сказывал, – загнусавил хозяин харчевни, – ихний купец, где не торгует, один налог платит. В императорскую казну. А нашему с кажного гроша три части отдать надо. Князю, городу и императорскому мытарю. С таких доходов не шибко-то и разбогатеешь.

Быстро орудуя ложкой, монах водил по сидящим за столом острым взглядом и согласно кивал.

– А говорят-то они как, – парень с серьгой скорчил презрительную гримасу. – Лопочут непонятно. Все слова наши перекривят, а потом на тебя же вылупятся и "дураком" обзовут, если переспросишь.

– За людей нас не считают, – поддакнул второй мужик. – Не дай боже, попасться в лапы стражнику из пришлых! Шо ты, – он закатил глаза. – Так обдерет, што уж лучче в тюрьму или под кнут идти.

Сыто рыгнув, святой отец отложил ложку. Взялся за пиво. Сделав несколько глотков, он отер влажные губы тыльной стороной ладони и назидательно произнес: – Не зря в народе говорят: "Какой хозяин, такие слуги". Вот император Карл не отцом родным своим подданным был, а злым отчимом. Даже вдов и сирот обижал. И слуг себе подобрал таких же. Сущих злодеев. Где ни хожу, все от императорских стонут.

Хозяин корчмы уныло пробормотал:

– Што поделать. Власть императорская – она от Бога.

– Уррену от Господа испокон веков свой хозяин поставлен, – монах нахмурился. – На земле наш владыка – курфюрст Леопольд.

Чернорясый остановился, словно ожидая от собеседников возражений, но те молчали.

– Император Карл, – продолжил святой отец, – не просто так долго перед смертью хворал. За грехи его тяжкие, колдовство богомерзкое и угнетения, что подданным чинил, послал ему Бог наказание. И душу его к себе не принял – отдал самому Диаволу на расправу.

– Грят, у него в брюхе черви завелись, – быстро сказал второй мужик. – Еще када живой был, все нутро они ему выели.

Монах согласно кивнул.

– Правду говоришь, – подтвердил он. – Нашему отцу-настоятелю знакомый придворный в письме рассказал, что перед смертью смердел Карл, будто отхожее место.

Наморщив длинный нос, Кнут с отвращением покрутил головой.

– Мерзко жил и мерзко помер, – берясь за кружку, закончил он. – И новый император… Им, сказывают, племянник старого будет. А он всем в дядюшку пошел. Не станет под ним добрым людям житья. Совсем не станет.

Урс торопливо вытер мякишем донышко своего горшка и отправил хлеб в рот. Нужно было уходить, но то, о чем через мгновение начал рассказывать чернорясый, заставило его остаться. Кнут заговорил о Мевеле. Дескать, побывал он в славном городе на прошлой неделе…

* * *