Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

Отвернувшись, наконец, от загоравшей Камилы, я оперся спиной на перила балкона.

— Он не так плох, — признался я. — Хоть и тупой, просто нереально тупой. И агрессивный, чуть не убил меня гаечным ключом, за то, что я не шарю где какой инструмент.

— Оно и не мудрено, что он тупой и агрессивный, в федеральной тюрьме штата Луизиана книжки редко читают. — И, завидев, как изменилось выражение моего лица, поспешил соскочить. — Пойду я, Поттер, работа кипит, без меня там не справляются, чертовы барыги, всему нужно учить.

*

— Скажи мне, Финнеас Вейн, — прошипел я, дернув телохранителя за длинные дреды. — Когда ты собирался мне сказать, что ты сидел в тюрьме?

— А надо? — отмахнулся Финн, соперничая с телохранителем Альдо в армрестлинге. — Женщина в пиджаке сказала, что у меня это на лице написано.

Еще десяток охраны окружила стол, за которым проходил этот досуг, а на углу лежала приличная гора купюр — награда победителя.

— Финн! — гаркнул я. — Твой белый господин к тебе обращается! Солнце еще высоко, твой рабочий день не окончен.

— Это потому что я черный? — буркнул Финн, вжав руку телохранителя в стол, и сгреб деньги.

— Ты белый.

Финн явно запутался.

— Тогда хули ты меня путаешь?

Вытолкав его из-за стола, я вышел на террасу и сел в плетеное кресло.

— Сколько лет ты сидел? — спросил я.

— Вообще или в последний раз?

Я закрыл лицо рукой.

— В общей сложности, — простонал я. — Где-то год?

Финн потупил взгляд.

— Два? Да скажи уже хоть что-нибудь.

— Не, ну если считать с колонией, то где-то восемь лет…

— Восемь лет?! — сокрушался я.

— Ну так-то мне еще долго сидеть, у меня срок нормальный был, да и я там случайно надзирателя подрезал…

Я нервно рассмеялся.

Спасибо вам, сеньор Сантана, за телохранителя!

— Сколько тебе лет? — улыбнулся я.

— Двадцать три, — не очень уверенно протянул Финн.

— Из них ты восемь лет был в тюрьме…

— Не, сначала в колонии, мелким был.

Самое интересное, что он искренне не понимал, почему я в таком шоке.

Нет, подозревать Финна в том, что он получил хорошее воспитание и пел в церковном хоре, было довольно сложно, и где-то в глубине души у меня проскакивали подозрения о том, что он заключенный. Но восемь лет! Треть своей жизни он провел за решеткой. И просидел бы дальше, если бы не… залог? побег? амнистия?

Финн сел рядом и чуть склонил голову.

— Ты сейчас спросишь, за что я сидел?

— Поразительно, Новый Орлеан, ты научился выстраивать логические цепочки! — воскликнул я. — Итак, за что ты сидел?

— А, — смутился Финн. — Убил пятнадцать человек.

Я побледнел и отодвинулся от него.

— Да шучу, — улыбнулся телохранитель.

— Не надо так шутить, придурок.

— Двенадцать человек.

Я чуть не взвыл, и едва ли не подавился своими гневным комментариями в адрес не только Финна, неспособного жить с законом в дружественных отношениях, но и в сторону Диего Сантана, решившего приставить этот экземпляр рода человеческого. Да и Наземникус хорош! Наплодить такое!

— Я тебя не осуждаю, Финн, но мог бы и сказать, что ты сидел в тюрьме.

— Кто сидел в тюрьме? — Альдо вышел на террасу, не отрывая взгляд от экрана айфона.

— Мы говорили по-испански? — удивился я.

Финн кивнул и нахмурился.

— Ты говоришь по-испански? — поразился я. — Ты? Ты по-английски с трудом изъясняешься.

— Я сидел с мексиканцем.

— А, так это ты сидел в тюрьме, — протянул Альдо.

Критически оценив Финна, он уселся в кресло.

— Да всем насрать, — бросил он и повернулся ко мне. — А ты, ничтожество, если хочешь работать с законопослушными, иди в церковь и работай там.

Я опешил.

— В этом доме проблемы с законом имели все, кроме меня, — сказал Альдо, закинув ноги на свободное кресло. — От папы и до горничной. Так что перестань ныть.

— Какого черта ты не учишь английские фразы, которые я тебе выписал? — вскинулся я. — Снова уткнул морду в экран. Сам умолял меня научить тебя английскому.

— Выкуси, придурок, я все выучил, — фыркнул Альдо. — Да и Гугл Переводчик посообразительнее тебя, так что пока твои услуги не нужны.

И, принялся лихорадочно тыкать пальцами в экран, с молниеносной скоростью печатая сообщение.

— Как для человека, начавшего вчера учить английский, а до этого зная только десять слов, ты очень лихо заваливаешь мою сестру сообщениями, — ухмыльнулся я.

Альдо вспыхнул и пнул меня ногой.

— Я не понимаю, о чем можно с ней переписываться? У нее совершенно нет интересов, — протянул я. — Впрочем, вы в этом совершенно идентичны. Вот уж амебная парочка.

Альдо раскраснелся еще сильнее.

Я ужаснулся не на шутку.

— Господи-Иисусе, только не говори, что у тебя случилась первая любовь.

— Отстань, — отмахнулся Альдо, чьи щеки уже сливались с цветом спелых томатов. — Иди, помечтай о Камиле, вон она, сиськи на солнце вывалила.

Я поежился.

— Зачем? — фыркнул я. — Я вообще-то в отношениях.

Не знаю, можно ли назвать это серьезными отношениями, но мои нелепые чувства к Эмилии Тервиллигер были еще живы.

— С кем в отношениях? — вскинул брови Альдо. — Со своей правой рукой?

Финн не сдержался и хрипло рассмеялся.

— Браво, Альдо, это твой первая тонкая шутеечка, — сухо ответил я. — А ты чего ржешь, недоразумение?

— Он имел в виду, что правой рукой ты…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза