Ученик афериста (СИ)

Возник следующий вопрос: почему проблемы избытка учеников в Хогвартсе нет?

— У тебя могла бы быть другая жизнь, если бы отец перевез тебя в Англию, — буркнул я.

— Мне бы эту дожить по-человечески, — широко усмехнулся Финн.

Ухмылкой он живо напомнил мне Наземникуса: даже задний зуб был золотым.

— Слушай, — произнес я, наколов на вилку пирог. — Я могу отпустить тебя домой. Поговорю с кем надо, скажу, что кроме Альдо на мою жизнь никто не покушается.

— Боишься меня?

— Если бы я тебя боялся, то не сидел бы с тобой в полутемной кухне один на один, — вразумил я. — В некотором смысле я поопасней тебя буду.

— А, это в смысле, что ты кровь пьешь?

Я изменился в лице.

— Я восемь лет в камере нож прятал, что я нычки твои не найду? — улыбнулся Финн.

— Ты лазил по моим вещам?

— Конечно, я искал свое золото.

Я расхохотался, представив, как Финн перерывает мой стратегический запас в поисках заветного мешочка с галлеонами, дабы компенсировать лепреконский аналог, подсунутый Наземникусом.

— Нет, правда, ты можешь вернуться домой, — заверил я. — У тебя есть семья?

Финн кивнул и, сунув руку в карман темных потертых джинсов, вытащил сложенную вдвое фотографию.

Я развернул ее и взглянул на целое кодло мальчишек и девчонок, явно младше Финна. Самой старшей на снимке выглядела темноволосая кудрявая девушка в джинсовом комбинезоне.

— Сколько их здесь? — спросил я, сбиваясь при подсчете братьев и сестер. — Четырнадцать?

— Ага.

— Хрена себе.

На секунду я ужаснулся, представив, что все они отпрыски Наземникуса Флэтчера, но потом, вгляделся в снимок и увидел на фотографии девочку явно азиатской внешности.

— У вас у всех разные отцы?

— Мамка любила рожать, — пожал плечами Финн. — Воспитывать, правда, не умела, и работать тоже не умела. Да, если честно, нихрена она не умела, даже ебырей ублюдочных выбирала.

— Их было двенадцать? — лукаво спросил я.

Финн кивнул.

— Это их ты убивал?

— Я мелких защищал.

— Я верю.

Снова свернув фотографию, Финн спрятал ее обратно в карман.

— А где они сейчас? — поинтересовался я, подперев щеку рукой. Глаза слипались, надо перестать вестись на поводу у старика Сантана и меньше пить. — В Новом Орлеане?

— Когда мамка откинулась, их растащили по семьям, — сообщил Финн. — Я хотел их сам забрать, но мне не разрешили.

— Из-за тюрьмы?

— В том числе. Но вышло тоже нормально, они попали в хорошие семьи, я проверял.

Удивительно, насколько алкоголь делает тебя благодарным слушателем и помогает вести беседу даже с человеком, который тебе неприятен.

А неприятен ли? Все-таки, насколько людей красит способность искренне любить кого-то. Ты словно смотришь на них по-другому и видишь, что, черт возьми, не все потеряно с этой некогда неприятной личностью. Что Альдо, который, каким бы ни был уродцем, безумно любил отца и, кажется уже, мою сестру Лили. Что человек, который действительно был тугодумом (познакомившись с Финном, я уже не считал Скорпиуса Малфоя тупым), но, как оказалось, очень любит братьев и сестер.

Наверное, именно способность искренне любить кого-то и демонстрация этого — не фальшивая показуха на словах, а действия, которые доказывают это, заставляют людей уважать кого-то и смотреть на него иначе. И глаза кажутся ярче, добрее, и улыбка мягче, и лицо уже не назвать мордой или рожей. Любящий человек — красивый человек, только так. Не в этом ли был секрет самого красивого представителя мужского пола на моей памяти, Луи Уизли? Может это любовь к сестре делала его таким безупречно прекрасным, а не одна восьмая вейловской крови?

Моя теория объясняет, почему я такой невзрачный.

Пьяный философ во мне просто аплодировал стоя этим мыслям.

Самое интересное, что все те минут двадцать, пока мой мозг порождал хмельные теории о вечных ценностях, Финн сидел молча, не мешая мне думать и тяжело вздыхать.

— Слушай, ты прости, что я так к тебе отношусь, — ввернул я. — Наверное, когда я чувствую минимальную власть, во мне просыпается аналог Альдо.

— Ты бухой, — заключил Финн, улыбнувшись.

— Очень бухой.

Мы рассмеялись и даже не сразу услышали тихие шаги поблизости.

Диего Сантана, не включая свет, прокрался к холодильнику и, достав блюдо с тонко нарезанным хамоном и кубиками пармезана, прошел к полке с хлебом.

— Кушайте, кушайте, — сунув в рот кусок сыра, прошептал он, махнув нам рукой.

Тормознутого Финна вообще не смутил тот факт, что парализованный старик Сантана, не подающий в своей инвалидной коляске признаков жизни, сейчас легкой походкой спустился на кухню, взял блюдо с закуской и, разломав багет надвое, наклонился между нами.

— Сынки, как же хорошо, что вы не спите, — вкрадчиво сказал он. — Может, по бокальчику для крепкого сна?

— Да идите вы, — буркнул я.

— Я не пью, — отмахнулся Финн.

— Не сметь произносить эти слова в моем доме! — оскорбился сеньор Сантана, выпрямившись. — Ну как хотите. Скучная молодежь.

— Ну и куда вы собрались? — вскинул бровь я.

— На пляж, к девочкам.

Я закрыл лицо рукой и засмеялся.

— Сеньор Сантана, вы мой кумир.

Мафиози чуть поклонился.