Попытка согнать сову ленивым взмахом руки увенчалась тем, что птица испустила душераздирающий вопль и захлопала крыльями. Все же привстав, я смахнул сову с кровати и, не дав ей взлететь, цепко схватил рукой ее мягкое тельце. Сова, видимо почуяла, что если я сейчас хоть чуть-чуть сожму пальцы, она окажется продырявленной в пяти местах, и замерла, тихонечко ухая.
С остервенением отцепив от ее лапы письмо, я выпустил сову, которая, взлетев на шкаф, подальше от меня, обижено нахохлила перья.
Разорвав конверт и развернув пергамент, я тут же узнал почерк Наземникуса.
„Если ты читаешь это письмо, значит сова сумела тебя разбудить, в отличие от меня. Пока ты спал, прошло три месяца“.
— Я проспал три месяца? — ужаснулся я и снова взглянул на письмо.
«Сейчас ты спросишь себя, проспал ли ты три месяца. В принципе, да, но, к чести, надо сказать, что иногда ты просыпался, чтоб выпить. Меня, конечно, неимоверно радует, что ты приобщился к корпоративным нормам, освоив великое искусство запоя, но некоторые люди очень хотят видеть тебя на рабочем месте. Поэтому, как сказала мне моя матушка в семьдесят четвертом году: „Кончай бухать и пиздуй работать, тупой мудак“.
— Окей, — простонал я, на негнущихся ногах поднявшись с кровати.
„Сейчас на календаре август (календарь — такая хреновина с циферками и днями).
Приведи себя в порядок, ибо выглядишь так, словно не просыхал три года, и позавтракай перед выходом — в кладовой (ну, там где мы прятали заспиртованную голову гиппогрифа) найдешь трехлитровую банку со свиной кровью. Выпьешь два стакана и постараешься не заблевать весь дом“.
— Понял, — повторил я.
«Если надумаешь сачковать, свалив все на то, что „я же вампир, я же горю на солнце, я не могу работать“, то огорчу тебя до невозможности. Пока ты спал, я открыл в комнате все окна и наблюдал за тем, как солнце на тебя не действует, так что попробуй только не явится в книжный магазин, студент, иначе, клянусь Богом, приставлю к тебе Морана. У него, сам видел, с такими, как ты, разговор короткий».
Не сказать, что я собирался перечитывать письмо еще раз, поэтому безжалостно скомкал его и точным броском отправил в открытое окно, не думаю, что от этого и без того ни разу не видавшая сапки и грабель лужайка жулика станет еще грязнее.
В комнате было омерзительно светло, мерзко пахло чем-то затхлым, ощутимее, чем обычно, и вдобавок где-то жужжала назойливая муха. Ругаясь себе под нос, я задернул шторы, подняв при этом целую волну пыли, и, перестав щурится, потопал в ту самую кладовую, где хранился мой завтрак.
Перецепившись через какой-то сверток у порога, я, сохранив равновесие, вцепился в хлипкие на вид полки, в три ряда нагруженные невообразимым мусором, который, по-хорошему, надо сгрузить в пакеты и отправить на помойку, и, посветив палочкой себе под ноги, нашел заветную банку, накрытую грязным лоскутным одеялом.
— Срань Господня, — констатировал я, но, послушно подняв банку, отправился на кухню.
Увидь эту кухню моя мама — упала бы в обморок, притом что педантичной чистюлей она не была. Таракан, гордо восседающий на чистых (относительно) стаканах, под моим презрительным взглядом мигом юркнул в щель между полкой и стеной, и я, почувствовав себя в этой кухне главным, откупорил банку и, стараясь не принюхиваться, осторожно начал наливать себе густой тягучий напиток животного происхождения.
Хуже коровьей туши быть ничего не могло, это и успокаивало, и я бесстрашно поднес стакан к губам, как вдруг мой слух поразил ужасно резкий звук, напоминающий что-то среднее между сверлением толстой стены и грюканьем чего-то тяжелого по полу.
Чуть не вылив на себя содержимое стакана, я, быстро опустив его на стол, инстинктивно прижал ладони к ушам. Звук снова повторился, теперь он напоминал грохот штанги, которую со всей силы атлет бросил на бетонный пол.
Открыв окно, я прищурено взглянул на пустую улицу, выискивая источник шума, ожидая увидеть все что угодно: от нашествия драконов до ремонта ухабистой дороги, но не ни того, ни другого не обнаружив, крайне удивился.
А звук в очередной раз нещадно ударил по барабанным перепонкам.
Я чуть не взвыл и, опустив голову вниз, тут же наткнулся на неожиданный источник шума.
Курносый паренек лет шести, одетый в старый джинсовый комбинезон и кепку, стоял прямо на заросшей бурьяном лужайке в метре от окна, из которого я оглядывал окрестности в поисках источника шума, и бросал в стену дома баскетбольный мяч.
Нет, я что-то краем глаза читал в книгах об обострении зрения, слуха и обоняния у вампиров, но принять безобидное набивание мяча за грохот, равный рокоту дракона и дорожным работам!
— Мальчик, — прошипел я, чувствуя, как дергается глаз. — Что ты делаешь в этом дворе?
Мальчик моргнул, но, не ответив, снова бросил мяч в стену.
Я, снова содрогнувшись от грохота, вцепился в подоконник так, что оставил на нем вмятину, как заметил позже.
— Мальчик, — уже прорычал я. — Уходи.
— Мне мамка разрешает здесь играть, — отозвался мальчик.