Эрни раньше уже видел здесь то, что ему сейчас было нужно: большой овальный поднос из какого-то нержавеющего металла. Одна из музейных штучек, которую списали за ненужностью. Том складировал здесь такие вещицы, пока хватало места. Если места, всё же, не хватало, самые бесполезные экспонаты тоже куда-то списывались. Но их место вскоре занимали другие, и так до бесконечности.
Единственным недостатком подноса было то, что он был ужасно тяжёлым — почти неподъемным. Он весил как две, а то и четыре гири. Нелегко, наверно, приходилось женщинам, носившим его. Впрочем, во времена «молодости» этого подноса, женщинам вообще приходилось несладко.
Эрни сразу решил выбрать и предметы для композиции, чтобы снова не ползти через дверцу-арку и не тревожить танк.
На полу возле стены, покрытая внушительным слоем пыли, стояла средних размеров ваза, которую не один раз склеивали и реставрировали. Тем не менее, было отчётливо видно, что на вазе изображён кентавр, а под ободком явно различался греческий орнамент. Эрни осторожно взял вазу и сдул с неё пыль.
Поднос и ваза были отправлены к проёму-арке, оставалось найти ещё хотя бы один подходящий предмет.
В поле зрения Эрни попал странно освещенный кусок стены: она как будто была подсвечена фиолетовым и зелёным прожекторами одновременно.
Свет исходил от стёкол странного вида очков, лежавших на полке среди прочего хлама. Эрни никогда раньше не видел такой оправы: она была сделана из металла, на вид не сильно отличавшегося от металла «исторического» подноса. Стекла были толстыми и выпуклыми, внутри них, как в янтаре, как будто застыли пузырьки воздуха.
Эрни протянул руку к очкам и сразу ощутил следы магии. Том явно с ними экспериментировал. Ну, что бы у него там ни получилось, ничего плохого он точно сделать не пытался. Однако, Эрни вспомнил свой прошлогодний опыт с пеной, заполонившей полдома, вспомнил, как ранним зимним утром провалился в туман и еле вернулся в реальный мир, вспомнил, как Нина внезапно заговорила по-испански… и отдернул руку.
Через полминуты любопытство взяло верх и Эрни надел очки.
Сначала ничего особенного не происходило, только переносица немного болела под тяжестью увесистой оправы, и пузырьки в стеклах казались воздушными пузырями, застывшими в воздушном пространстве чулана. Эрни уже собрался снять очки и отправиться в хранилище работать над композицией.
Однако внутри пузырьков вдруг появились разноцветные точки, которые быстро начали расти. Пузырьки лопнули, из них вылетели феи: зелёная, жёлтая и голубая. Феи звонко смеялись, перемещаясь в воздухе быстро и хаотично, как визуально смоделированные молекулы, рассыпая везде пыльцу — золотистую, изумрудную и серебряную.
Между брёвнами сруба стали пробиваться зелёные ростки, стебли росли и ползли — вверх, вниз и в стороны. Из стеблей появились листья, сочно-зеленые, сердцевидные. Между листьями возникли бутоны, на глазах распускаясь, становясь яркими. Две феи теперь играли в догонялки где-то под потолком, влипая в паутину. Одна из них где-то нашла сажу и перепачкалась в ней, другая смеялась, показывая на неё пальчиком, отчего первая ещё больше злилась и летала ещё быстрее.
Третья фея громко чихала, увязнув по пояс в мешке с мукой. Её «сестры» не обращали на неё никакого внимания.
На фоне прочего шума Эрни услышал стук. Посреди комнаты, на полу, теперь покрытом ковром из цветущего вьюнка, лежало яйцо размером с яйцо средних размеров динозавра, перламутровое, как внутренняя поверхность ракушки, в которой жила небольшая устрица. Стебли подвижного вьюнка уже карабкались по перламутровым стенкам. Яйцо начало сильно раскачиваться из стороны в сторону, потом завертелось волчком, вращаясь всё быстрее и быстрее, и, наконец, исчезло.
На месте яйца стояла небольшая птица с короной на голове, инкрустированной драгоценными камнями, каких Эрни в реальной жизни вообще никогда не видел — ни на витринах ювелирных магазинов, ни в музеях. У птицы были лимонно-жёлтые глаза, которые, казалось, способны прожечь всё, на что смотрят, острый клюв, сине-фиолетовые и иссиня черные перья на туловище и голове, пепельно-серые крылья и пышный гибкий хвост с золотым и радужным оперением. Птица наклонила голову набок, громко прочистила горло, так что из клюва вырвалось облачко пламени, и запела высоким сильным голосом традиционный ирландский йодль.
Феи перестали гоняться друг за другом, и, обнявшись, закружились в воздушном танце, напоминавшем ирландские народные пляски.
Вьюнковый ковёр на полу и стенах тем временем становился всё выше и гуще, к носку тапка Эрни, извиваясь, как крошечная змейка, подбирался тонкий салатовый стебель. Птица щебетала свой йодль всё сильнее и громче, от чего задрожало стекло в окошке и закачались банки на полках. Эрни решил, что с него хватит, и осторожно снял тяжёлые очки. Его как будто качнуло назад, почти до самого пола, и комната вернулась на место в привычном виде. Звуки птичьей песни, тоже, по счастью, смолкли.