Ученик колдуньи

— У меня дурное предчувствие. — Гвендолин ощутила растущий в груди холодный ужас. Сил, чтобы сдерживать его, не осталось, и, отпущенный на волю, он захлестнул ее, сомкнулся над головой, увлекая в пучину черного, беспросветного отчаяния.

— Не хорони меня раньше времени, — попросил Айхе. — Я еще утру нос всей этой божественной шобле на трибунах, и Аргусу в частности.

Обманчиво бодрый и беспечный, он улыбался, легонько, успокаивающе сжимая пальцы Гвендолин, давно соскользнувшие с запястья ему в ладонь. Он словно убеждал ее: не раскисай, я вернусь живым и невредимым. Но в его темных глазах, где-то на самом дне плескался первобытный, животный ужас — страх смерти. И Гвендолин видела его слишком отчетливо, чтобы обманываться, и чувствовала слишком глубоко: в прерывистом дыхании Айхе, в его сведенных судорогой плечах, в резкой складке между бровями. И от безысходной боли едва могла дышать.

— Кстати, у меня нехорошие новости о твоем кузене, — пробормотал Айхе, разрывая зрительный контакт, будто догадываясь о ее горьких мыслях. — Я сегодня вечером был в деревне шша. Дэнни там больше нет.

— Как? — только и смогла вымолвить Гвендолин. — Ты мог ошибиться.

— Не мог. Я всегда отличаю оборотня от человека. Люди в домах были, но все взрослые.

— Куда же он…

— Шша не едят крыс, если ты этого боишься, — обнадежил Айхе. — Понимаю, что утешение слабое, но они сами крысы, и среди них ему было безопаснее находиться.

Гвендолин кивнула, окончательно раздавленная новостью.

— Мне пора возвращаться. — Если она сейчас же не выберется из каморки, то разрыдается прямо тут, повиснув у мальчишки на шее. А это лишнее. Незачем ему слушать ее истерики.

Айхе не стал ни возражать, ни удерживать. Снял чары, погасил огонек и в кромешной тьме проводил Гвендолин до дверцы, ведущей на мостик.

— Не приходи завтра на арену, — на прощание попросил он охрипшим голосом. — Не надо. Как бы там ни было, на поединок лучше не смотреть.

Гвендолин не сумела выжать в ответ ни слова. Молча кивнула, не заботясь о том, что он не может ее видеть. И едва ступила за порог, едва захлопнулась за спиной крошечная дверца, как мир взорвался. Мир одной маленькой, обезумевшей от тоски и ужаса души. Девочка судорожно затряслась всем телом, сползая по стене, притягивая колени к груди, и бесприютно завыла в ладони. Слезы стекали по подбородку, и Гвендолин захлебывалась ими, не в силах остановиться.

О чем она плакала? Об обреченном мальчике с ранеными глазами? О пропавшем брате, чье присутствие ещё недавно с трудом выносила? О матери, оставшейся по другую сторону барьера в какой-то навеки потерянной вселенной? О несправедливости? О ненависти? О бесчеловечности и беспричинной жестокости, о насилии и собственной беззащитности? О любви, обернувшейся горем? Откуда взялась внутри вся эта едкая, раскаленная, выжигающая глаза горечь? Лицо Айхе размытым пятном плавало перед мысленным взором, словно олицетворение всего человеческого в этом уродливом мире. Несмотря на кровное родство с Хозяином Ветров, невзирая на колдовство, пропитавшее его до кончиков ногтей, и удивительную способность превращаться в сказочного дракона, Айхе оставался человеком. Если он погибнет, ведьма восторжествует, а вместе с ней и вся мерзость, вся наводнившая замок злоба, все бесящиеся с жиру и озверевшие от скуки божества и духи, не придумавшие развлечений лучше, чем глазеть на агонию доведенных до отчаяния людей.

Неожиданно — она не сразу сообразила, что происходит, — ее обхватили чьи-то руки. И прижали к чужому телу, успокаивая, гладя по волосам. И знакомый голос все с той же взволнованной хрипотцой прозвучал над ухом:

— Ну что ты, глупая, перестань.

Гвендолин развернулась, вцепившись Айхе в плечи, пряча лицо в ложбинке между его плечом и шеей, содрогаясь всем существом и нисколько не заботясь о том, что щеку царапают острые, холодные края амулета, а перекошенный ворот рубашки пропитывается слезами.

— Не реви. Я обязательно вернусь в деревню и поищу получше, — прошептал Айхе, неверно истолковав причину ее безутешного горя. — Дэнни жив и найдется.

Гвендолин зажмурилась, давясь рыданиями. Айхе стоически дождался, пока она затихнет и обмякнет, хотя от жары, духоты и сырости его бросило в пот. Шмыгая и размазывая влагу по щекам, Гвендолин смущенно отстранилась. Что же она натворила: расквасилась, как сопливое дитя, промочила Айхе рубаху ручьем слез. Ведь не хотела, чтобы он запомнил ее такой: опухшей, всхлипывающей, с мокрым красным носом, да еще эта въедливая вонь от сливных труб! Если на расстоянии запах и мог остаться незамеченным, то уткнувшись лицом ей в макушку, Айхе его наверняка учуял.

— Спасибо, — Гвендолин стыдливо отползла от него.

— Помочь тебе перебраться?

— Я сама.

— Обещаешь больше не плакать?

— Обещаю. Вся уже… досуха выплакалась. Извини за рубашку.

— Ерунда. Ты, главное, не переживай раньше времени. Я понимаю: без меня тебе брата не отыскать, — поэтому очень постараюсь не сыграть в ящик раньше, чем мы его вызволим из крысиной шкуры. Ты ведь мне веришь?