Ученик колдуньи

— А еще… — Нанну, пыхтя, перехватила свою корзину поудобнее, и обвела взглядом меняющихся гостей. — Так сразу и не вспомнишь. Ты ведь понимаешь: белым и пушистым быть невыгодно, а некоторым и вовсе скучно. Какой вот мне прок от того, что я добрая? Беды одни да тяжкий труд: вожу за всеми грязь. А была бы подхалимкой, глядишь, и перебралась бы поближе к кухне, где всегда тепло, чистенько и сытно. Осторожнее, прямо за нами солнечное божество. Зазеваешься — глаза выжжет.

Гвендолин робко оглянулась на кутающуюся в плащ фигуру. Из-под развевающихся пол вырывались слепящие лучи и длинные, жаркие протуберанцы, а ткань местами тлела и дымилась, не выдерживая температуры.

Напрасно Гвендолин искала глазами Айхе или Кагайю. В стекающей на арену толпе их не было.

К тому моменту, когда они с Нанну достигли пункта назначения, солнце уже взобралось на вершины далеких восточных сосен и щедро изливало на землю волны нестерпимого зноя. Его лучи золотили растресканную, пробитую колючей сорной травой брусчатку и нагромождения раздробленных блоков — бывших построек, превратившихся в развалины. Среди них местами торчали чахлые кустики и корявые южные сосенки. Внушительная площадь, на которой могла поместиться, наверное, половина территории замка, обрывалась гигантским амфитеатром на склоне холма. Очутившись на верхнем ярусе расширения, Гвендолин от волнения едва не выронила корзину. Вниз стекали узкие лесенки с крутыми ступенями и бесчисленное множество террас, полукруглая арена превышала все мыслимые размеры, доступные простым смертным, и неудивительно, ведь на нее выпускали левиафанов. Ни колонн, ни других ограждений эта арена не имела, сразу за ней начиналась все та же потрескавшаяся, прокаленная солнцем брусчатки, все те же руины и уродливые деревца, понатыканные до самого горизонта.

— Давай-ка уберемся с дороги, — посоветовала Нанну, подталкивая Гвендолин в бок локтем. Вслед за стайкой вертлявых нимф, покрытых древесной корой, они спустились на несколько ярусов вниз и пробрались к восточному краю амфитеатра. Чтобы не вызывать подозрений, Нанну отвешивала направо и налево глубокие поклоны, предлагая гостям полакомиться фруктами. Складываясь пополам, Гвендолин последовала ее примеру и под конец едва сумела разогнуться. Поясницу ломило, зато фрукты в корзинах быстро таяли под одобрительные возгласы гостей. Похоже, на угощении Кагайя экономила, и нововведения пришлись по вкусу.

Они с Нанну притулились у стенки в тени худосочного, кривого клена, выросшего прямо на одной из террас. «Вот удобный сучок», — отметила Гвендолин с мрачной решимостью: «Если Айхе погибнет, на нем и повешусь. Все равно без него ни Дэнни не найти, ни домой не вернуться».

Тем временем божества и духи со своими пестрыми, часто шумными свитами заполняли трибуны. Они приветствовали друг друга на разные лады, раскланиваясь и расшаркиваясь, кое-кто даже не погнушался ритуальных танцев. Грустно вздыхали ундины — зеленоватые девы-утопленницы в платьях до пят, — расчесывая волосы с застрявшими в спутанных прядях волокнистыми водорослями. Озорно щебетали нимфы, красуясь в прозрачных воздушных одежках. Колокольчиками перезванивались голоски фей, метавшихся над террасами, словно светлячки. Грузно пыхтел белый человекоподобный монстр со слоновьими ушами, хоботом и густо подведенными углем глазами — Гвендолин видела подобное чучело на индийских картинках. Недалеко от него возился изящный женоподобный мужчина с бледно-сиреневой кожей: он устраивал поудобнее на богато вышитых подушках свои восемь рук: по четыре с каждой стороны — и ласково журил наложниц, не справлявшихся с ублажением его нежной персоны. Наложницы глупо хихикали и прятали страстные черные очи под густыми ресницами. Где-то вдалеке драл луженую глотку недовольный грифон. А в соседнем ряду, заинтересованно поглядывая на Гвендолин, устроилась пара вампиров: тощих, мерзких, диковинных и вовсе не похожих на умопомрачительного принца из книжки Кирстен. В животах у них то и дело голодно урчало, и Гвендолин сочла бы за благо убраться подальше, но тут впереди, бряцая ножнами и луками, нарисовались три пышнотелые амазонки, скудно прикрытые фиговыми листочками, и кровососы, глотая слюни, переключились на их шеи и загорелые затылки.