Ученый из Сиракуз

— Я все это посчитал в уме, еще когда мы обходили храм Зевса. Теперь сообразим, какие нам нужны механизмы. Корабельщики использовали шесть канатов. Я возьму на всякий случай семь, потому что корабль будет гружен. Значит, в конце у нас будет семикратный полиспаст. Делим 14 тысяч на семь и получаем 2 тысячи. Оставшуюся силу нужно уменьшить в 2 тысячи. Примем, что радиус рукоятки, за которую я буду крутить, вдвое больше радиуса барабана, на который будет наматываться канат полиспаста. Это даст выигрыш еще вдвое, и у нас останется тысяча. Возьмем зубчатую передачу. Пара зубчатых колес даст выигрыш в пять раз — останется двести, еще одна такая же оставит нам сорок, еще одна — восемь. Выигрыш в восемь раз получим двумя передачами с отношениями радиусов колес четыре и два. Вот и все. Значит, имеем три передачи с отношением, равным пяти, одну с отношением четыре и одну с отношением два. Ну теперь ты веришь, что я сдвину корабль?

— Умом понимаю правильность твоих расчетов, — ответил Гераклид, — но представить не могу.

— Признаюсь, что чувствую примерно то же самое. Однако, дорогой Гераклид, я слишком верю в математику, чтобы доверять своим ощущениям. Подай-ка мне стиль и дощечку, я хочу заняться определением размеров машины.

Архимед углубился в вычисления. В такие моменты он не видел и не слышал ничего вокруг. Если задача увлекала его, он забывал о сне и пище, порой начинал беседовать сам с собой, рисуя линии и стирая нарисованное.

Гераклид сидел, боясь потревожить учителя. Черная с белым трясогузка прилетала, садилась на тропу, пробегала по ней, качая тонким хвостом, улетала и появлялась вновь. Гераклид думал о Ксении, представлял, как завтра возьмется за отполированное до блеска медное кольцо.

_____

Весь следующий день Архимед провел в мастерской, обсуждая с Гекатеем подробности изготовления невиданной машины. Гераклид, подогнув ноги, сидел на своей кровати, обложенный листами и листочками папируса, и приводил в порядок начало «Катоптрики». Он вписывал, счищал, отрезал, вклеивал, читал написанное, зачеркивал и писал снова. Так прошел день. Ближе к вечеру Гераклид отправился в Полихну.

Закатное небо над холмами было бронзовым. Выше желтизна неуловимо переходила к зеленым и темно-синим тонам. Огромный дуб протягивал ветки над улицей. Подавляя волнение, Гераклид взялся за кольцо и стукнул его нижней частью о выступавшую из дерева граненую шляпку гвоздя. Открыла служанка, новая, незнакомая Гераклиду. Он спросил, дома ли хозяйка, назвался и остался стоять у полуоткрытой двери.

Ксения вышла сама, темноволосая, стройная, в длинном фиолетовом платье без рукавов.

— Входи, — сказала она. — Я думала, ты придешь раньше.

— Откуда ты узнала, что я приехал?

— Твой учитель знаменит, рядом с ним трудно остаться незаметным.

Ксения провела Гераклида не в парадную комнату с фреской, изображавшей рождение Афродиты, а в столовую, дверь которой выходила на пастаду.

— Один человек видел тебя во время показа зеркал, — закончила она.

Этим Ксения давала ему понять, что ее знакомые принадлежат к знати, удостоенной приглашения на демонстрацию опытов. Гераклид отметил это и все же положил перед ней подарок — изящную коробочку для пудры, выточенную из слоновой кости. Ксения молча отодвинула подарок.

— У тебя есть друг?

Ксения кивнула.

— Кто же? — спросил Гераклид.

— Скоро увидишь.

Служанка принесла фрукты. Ксения стала расспрашивать Гераклида об Александрии, он отвечал шутливо, удивляясь своему спокойствию. Послышались твердые, уверенные шаги. Гераклид поднял голову и увидел в дверях Аполлонида.

— Радуйся, Гераклид, ученик Архимеда! — воскликнул Аполлонид. — Я много слышал о тебе в этом доме и рад с тобой познакомиться.

— Радуйся, Аполлонид! Представь, и я совсем недавно слышал о тебе от человека, который с тобой дружит. Я плыл сюда вместе с Марком Метеллом.

— На римском корабле? Заметил, какая у них дисциплина? Недавно я побывал в Риме и восхищен римскими обычаями.

Он сидел, положив на стол крепкие руки, красивый, сильный, самоуверенный.

— Римляне с уважением относятся к женщинам, — сказала Ксения, — они не запирают своих жен в геникее^[8] и не выдают девушек замуж без их согласия.

— Да, нам многому стоит у них поучиться, — согласился Аполлонид. — Знаешь, Гераклид, в древности обычаи сиракузян напоминали римские. Тогда городом управляли гаморы — потомки коринфян, основавших его. И пока длилась власть лучших людей, была справедливость и истинная республика. Но со времени воцарения Гелона только один раз мы вновь оказались у власти. Это случилось, когда великий коринфянин Тимолеонт изгнал Диониссия Младшего и поставил править городом совет шестисот лучших граждан, большинство из которых были гаморами. Двадцать лет продержался этот порядок, но Агафокл силой разрушил его.