Училище на границе

В субботу, в день представления, на утреннем перерыве я, хотя и не обращал на них особого внимания, поневоле заметил, что происходит нечто странное. Мерени, Ворон и Петер Халас обсуждали что-то, к ним подошел Хомола, потом они подозвали Лапочку Кметти. Уши Петера чуть покраснели, и по тому, как он держал голову, я понял, что скорее всего он опять мелко и трусливо сподличал. Мерени, Хомола и Ворон, окружив Муфи, обыскали его столик; в итоге Мерени забрал их секретную бухгалтерскую книгу. Потом я видел, как он и Ворон ее изучают. Я не понимал в точности, что именно происходит: ведь предприятие «Муфи и компания» существовало на совершенно легальных основаниях, они прятали лишь свои записи. Впоследствии выяснилось, что Мерени и Ворон попросту экспроприировали их торговую биржу.

Вечером того дня вследствие нежданно изменившихся обстоятельств наше представление имело успех, какого нельзя было себе и представить. Мы получили разрешение взять с собою вниз раздвижной занавес, отделявший закут, где находились унтер-офицеры, от нашей спальни. Этим занавесом и одеялами мы полностью отгородили заднюю часть класса, превратив ее в сцену. Петер Халас с разрешения капитана Менотти раздобыл в каптерке штатскую одежду и среди прочего клетчатую кепку, ради которой Медве впоследствии написал сцену с Шерлоком Холмсом. В результате о готовящемся представлении проведали офицеры. Пятого декабря вечером к Борше приехали родители, буквально за десять минут до открытия кабаре, и до нас дошла ошеломляющая весть, что Гарибальди Ковач пригласил их, и они вместе с Менотти и Карчи Марцеллом желают посмотреть все наше представление от начала до конца.

Вся программа от первой до последней сцены состояла из смачной, недвусмысленной похабщины. Никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь из посторонних приходил на такого рода школьные представления. В мгновение ока все перевернулось вверх дном. Медве и Середи за занавесом с бешеной скоростью стряпали новые, удобопроизносимые тексты. В придачу оборвался занавес, и все мы принялись двигать шкафы. Но вот прибыли гости во главе с Гарибальди Ковачем; доброжелательно улыбаясь, они расположились в первом ряду и, мало-помалу закончив разговоры, покорно ожидали начала. Чтобы выиграть время, грянул оркестр. Жолдош вместо своей губной гармошки играл на трубе, и это была неудачная идея: он извлекал немилосердно визгливые, фальшиво клекочущие звуки. Вступление оказалось просто кошмарным.

Но в дальнейшем дело пошло на лад. Первоначальная наша программа уже успела набить всем оскомину, целую неделю никто ничего другого не слышал. Но теперь все напряженно следили за ходом действия и, возбужденные, наслаждались сложившейся ситуацией. Уже одно наше появление на сцене и выражение наших лиц вызвали неудержимый смех. Костюмы тоже. Наша отчаянная отсебятина и дурацкие банальности вдруг обрели всесокрушающую силу, и даже гости, хоть и не могли ничего понять, все же поддались общему настроению, и офицеры и родители Борши улыбались и смеялись; наконец, это настроение захватило и нас самих, и спектакль незадолго до окончания неожиданно выправился.

Когда полковник, офицеры и гости наконец ушли, мы разобрали сцену и навели порядок в классе, но спектакль на этом не кончился, совсем наоборот. Сзади, на руинах сцены наигрывал ритмические мелодии джаз Жолдоша. Труба себя не оправдала; в закрытом помещении ее пронзительный звук доводил до безумия; поэтому Жолдош теперь то тренькал на гитаре Формеша, то вновь брался за свою губную гармошку. Йожи Лацкович был ударником, Середи играл на скрипке. Они исполняли модные песенки: «Яву», «На крыше омнибуса», «Катоку», «I want to be happy»[27], играли и старый медвежий танец.

И всяк делал так,
Делал так,
Делал так…

Столик Муфи был открыт. За ним сидел Ворон и рылся в его внутренностях. Мерени хладнокровно, с опущенными ресницами и неподвижным лицом, ждал. Они продолжали свое следствие. Муфи временами что-то им говорил, временами пытался улыбаться, но ему не отвечали. Там же стоял и Кметти, его изредка о чем-то спрашивали. Петера Халаса прогнали. Сначала он пошел назад к оркестру Жолдоша, а потом, как я видел, сел на свое место. Не поднимая глаз, он грыз орехи.

Медве напустил на себя такой вид, будто ничего не замечает. Впрочем, я допускаю, что он и в самом деле ничего не замечал. Он сидел рядом со мной на месте Середи и изучал коллекцию дополнений и исправлений Цолалто. И грыз орехи. Впереди нас Драг играл в шахматы с Калманом Якшем, они тоже грызли орехи. И я тоже, и Цолалто. Орехи грызли все, за исключением Мерени и его кодлы, а также Жолдоша, который все играл на губной гармошке, и еще Палудяи — почему он не грыз орехов, я не знаю. Нам раздали на Микулаша полмешка орехов, по два яблока на нос и по две карамельки. Сладкое и яблоки мы съели сразу, а сейчас все щелкали орехи. И Лацкович-младший, который барабанил сзади, и Муфи, и Кметти, и Гержон Сабо.