Училище на границе

Примечательно, что, в сущности, я представил себе это верно. Среди множества сомнительных — сразу ли, постепенно ли, — выдохшихся, распавшихся или рухнувших затей я ни разу не обманулся ни в масляных красках, ни в курении, ни в звездах, ни даже в этих старых танцевальных ритмах. «Вот опять медвежий танец», — рассеянно насвистывал я себе под нос в течение десятилетий, безотчетно и без умиления, например, в ванной, или мурлыкал про себя на улицах чужих городов, с внутренним спокойствием, памятуя об этих нескольких безусловно достоверных вещах. Ибо то были не какие-нибудь воздушные замки, а неприступные, прочные крепости. Никогда нельзя знать, сколь долго продлится трудная полоса в твоей жизни, но всегда и везде ты отыщешь дорогу к незыблемым стенам, в наши горы.

11

На другой день поплыли облака, небо нахмурилось. Ближе к полудню прошел небольшой дождь. Мокрые, дефилировали мы перед епископом. Но погода оставалась теплой, после обеда мы все равно пошли играть в футбол. Муфи выгнали из команды. Он неподвижно и растерянно стоял на краю площадки и словно загипнотизированный наблюдал игру. Разумнее для него было бы отойти в сторонку, но он словно прирос к земле.

Было воскресенье, и к тому же праздник. Дождь перестал, но в четыре часа мы все же поднялись в класс. Начало темнеть. Капитан Эделени позвал Медве и Цолалто в физический кабинет повозиться с радио. На двух больших столах он уже давно соорудил из мотков провода и множества коробок огромный восьмиламповый приемник, — он уже изредка подавал голос. В свое время Медве страстно увлекался радиолюбительством и так прилип к Эделени, что тот был вынужден одернуть его, вообразив, будто Медве просто к нему подлизывается. Медве тотчас бросил свое увлечение, и они порвали друг с другом. Теперь же капитан Эделени вновь привлекал его к радиолюбительству — помочь, как он выразился, — и хотя Медве тем самым получил своего рода удовлетворение, он встал недовольный и, со злостью бросив в ящик книгу, пробурчал какое-то ругательство.

Он хотел дочитать главу до конца, а потом со своей тетрадью подсесть ко мне. Эту небольшую книжку он раздобыл у Эйнаттена из класса «Б», автором ее был Паскаль, и называлась она «Мысли». Он начал читать ее утром во время церковной службы. А мне он дал иллюстрированный номер театрального обозрения «Сегодня вечером», был у него один ноябрьский номер. С некоторых пор мы начали таскать с собой книжки и в спальню, а в физическом кабинете — мы сидели там в самом заднем, верхнем ряду, где было вырезано имя «Хлавати» — для чтения предоставлялись просто отличные возможности. Искусствоведческие статьи, фотографии актрис, кадры из кинофильмов, стихи и кроссворды не нарушали благолепия богослужения. Нарушал его Хомола; из дружков Мерени протестантами были только Геребен и он; к счастью, сидели они на дальнем конце скамьи. Из-за полевого епископа служба у католиков затянулась, и нам пришлось ждать их на своих местах. Медве погрузился в чтение.

Я прочитал эту книгу в феврале, когда мы вместе попали в лазарет. С рождественских каникул Медве привез кучу новых книг. Я тоже. Подборку «Ника Картера», «Избранное» Шопенгауэра, Ади, «Театральную жизнь» — толстый рождественский номер в двести страниц, стихи Уайльда и ежегодник «Отечественный спорт». Все это мы сумели пронести в училище: еще в поезде, перед прибытием вытащили книги из чемоданов и так несли через весь город в карманах и под кителями; Шульце не смог отобрать литературу сразу же по прибытии, ну а потом сберечь ее было уже пара пустяков, он не очень-то рьяно рыскал: то, что нам вообще удалось протащить книги в училище, некоторым образом уязвляло его самолюбие, к тому же с безошибочным чутьем он немного побаивался и сторонился книг.

Словом, Медве возился с радио в физическом кабинете почти всю вторую половину дня, и когда вернулся после полдника, у нас оставалась еще куча дел. Он подсел ко мне на край сиденья, со стороны окна. Мы не успели уследите за стычкой Муфи и Ворона. Как я видел, Муфи очень навредил себе. Но он и вправду не понимал, что происходит, ведь до сих пор осторожность и благоразумие были ему ни к чему, и он им не научился; они с Мерени впятером-вшестером вообще жили не так, как мы, совсем в другом мире: свободно, как им хотелось, как подобает человеку. Большой ошибкой было с его стороны бросаться на Ворона.