Училище на границе

Он кивнул Цако, Медве и мне. Мы снова кинулись вперед. С верха стенки я увидел, что Медве на этот раз сполз вниз. Двумя минутами раньше он взлетел вверх, словно ящерица. Теперь же на него накатило что-то, нервозность что ли, черт его знает, но только он полностью вышел из строя.

Некоторое время он продолжал еще судорожно цепляться за стенку, совсем как Орбан, но потом сдался и повернулся к нам лицом.

— Честь имею доложить: я не могу взять препятствие, — сказал он, и его уши покраснели.

— Пробуй еще! — яростно заорал маленький фехтмейстер. Пока он колотил своей тростью по брусьям.

Медве, мокрый от пота, с дрожащими от напряжения мускулами добрался-таки до верха стенки, но тут вдруг сдался и, прекратив всякие усилия, мешком рухнул наземь. При падении он зацепился за что-то ногой и упал боком, на левую руку. Когда он с трудом поднялся, маленький фехтмейстер вытянул его тростью по заду, наполовину шутливо, наполовину всерьез, обругал по-немецки, мальчик, однако, не схватился за место удара, хотя тросточка была жгучая, а принялся ощупывать и разглядывать свою левую руку. Запястье распухло буквально на глазах. Фехтмейстер вскоре приказал ему отложить в сторону гранату и вызвал из строя одного курсанта.

— Драг!

— Я!

— Проводите его в лазарет.

Вместе с суровым, темнолицым Гедеоном Драгом Медве по боковой тропинке и аллее, ведущей к воротам Неттер, прошел к главному зданию, а потом пересек большой плац, и на всем этом долгом пути его провожатый не проронил ни слова. Медве дважды спрашивал его о чем-то, но ответа не получил. Когда они вошли в сад при лазарете, Медве, ожидая, пока Драг закроет калитку, остановился и снова принялся разглядывать распухшее запястье. Только тогда суровый Драг неожиданно подал голос.

— Болит? — сухо спросил он.

— Нет.

— Ну ладно, — сказал Драг. Он не хотел показаться совсем уж невнимательным к новичку, но все же он был первым учеником курса, и его серьезность и авторитет никак не позволяли ему разговаривать с ним по дороге.

Врач-полковник, перевязав запястье, надел Медве на шею черную перевязь, чтобы он мог держать на ней руку. Так, с рукой на перевязи, Медве, казалось, немного успокоился. Вроде как перестал нервничать. Фехтмейстер посадил его на лавочку, и оттуда он смотрел оставшиеся до конца урока две минуты, как мы заканчиваем упражнения с гранатами. Но причина его неловкости осталась для меня загадкой, и честно говоря, я не сочувствовал ему. Фехтмейстер тоже опростоволосился с ним, ведь он вызвал нас вторично брать препятствие только потому, что заметил, с какой обезьяньей ловкостью Медве перемахнул через стенку в первый раз.

А после обеда Медве снова дал маху из-за своей рассеянности. Мы должны были писать обязательное письмо домой, и с нами в классе был давешний белокурый старший лейтенант. Шульце он послал в класс «Б». Старшего лейтенанта звали Марцелл. Он принес с собой стопку тетрадей и, пока мы валандались с письмами, проверял наши контрольные. Кто заканчивал, подходил и клал свое письмо на край кафедры перед ним. Я кусал конец своей ручки, когда Марцелл вдруг поднял голову.

— Габор Медве, — сказал он, вертя в руках один из конвертов.

Медве поднялся: «Я!» И потом вышел к кафедре.

— Почему вы запечатали конверт?

Медве не отвечал.

— Я ведь ясно сказал, что не надо запечатывать. В следующий раз будьте внимательней, — сказал старший лейтенант. Он вскрыл конверт и погрузился в чтение. Прочитал все письмо до конца и порвал. Взглянул на новичка. — Пишите, пожалуйста, новое, — холодно произнес он. — Не надо писать, что вы тут больше не можете. И не запечатывайте конверт.

Поскольку Медве не двинулся с места, он прибавил:

— Если вам почему-то нехорошо или вы имеете жалобы, обращайтесь к нам. Не стоит напрасно тревожить этим свою маму.

Затем он снова склонился над тетрадями. Он был приписан к нашему курсу и одновременно ведал цензурой писем. Габор Медве так и прирос к полу перед кафедрой. Немного погодя старший лейтенант поднял голову и увидел, что Габор все еще стоит перед ним. Он тихо велел ему идти на свое место и написать новое письмо.

— Но тогда, господин старший лейтенант, — заговорил Медве запинаясь, — я не знаю, что мне писать…

— Ну-ну, мой мальчик, — покачал головой старший лейтенант Марцелл, уже теряя свое немалое терпение. — Напишите, что вы здоровы, что питание хорошее, что получили пятерку за первую контрольную по венгерскому языку… что еще не совсем свыклись со здешней дисциплиной или что там еще, но надеетесь вскоре стать таким же отличным солдатом, как и все остальные. Ведь вы здесь всего три дня.

Медве, ошеломленный, вернулся на место. Слова старшего лейтенанта ослепили его. Ему понравилась тактичная похвала за его удачную работу. И еще на какой-то миг он принял за чистую монету то, что и вправду сможет обратиться за помощью к начальству. Но видение лишь мелькнуло на миг и распалось. Прошло всего только три дня, думал он. Да. Три дня. А впереди еще семь лет.